Позывной «Крест» - Константин Стогний

И если бывший храм Солнца, а сегодня езидский храм Лалеш считается двором у входа в рай, тогда Мосул — тот плодородный сад, что с ним соседствует. Здесь можно вдыхать аромат апельсиновых деревьев, кедровой древесины, свежей зелени. Стоит только взглянуть! Полюбоваться на яркие краски бугенвиллеи, олеандра и гибискуса и прислушаться к шуму воды Белого родника. Что же он нам поведает?

— После того как Мосул был завоеван мусульманами, в городе началось строительство мечети Омейядов, от изначального здания которой сохранился минарет. — Лавров указал на 52-метровое строение, наклонившееся, как Пизанская башня. — Ее прозвали Аль-Хадба — «горбун».

Виктор и Светлана прогуливались, осматривая достопримечательности внешне спокойного Мосула, и журналист демонстрировал свои познания, рассказывая девушке все, что знал. Однако он сделал паузу, взглянул на Саломею и прочитал в ее глазах: «Черт бы тебя побрал, Лавров, с твоими талантами историка и экскурсовода! Ты долго будешь надо мной издеваться?»

— Свет, я просто хотел немножко разгрузить тебя. Отвлечь, — пояснил он.

— Витя, мне очень плохо. Я хранитель и не смогла уберечь длань…

— Мы найдем твою длань! Ну, вернее, не твою, а Иоанна Крестителя…

— Что ты такое говоришь? Где ты ее будешь искать? На Манхэттене? Или сразу на полянке у Белого дома, где жена президента сажает кабачки?

— Я не думаю, что тубус покинул континент. — Виктор посмотрел на свои берцы.

— С его связями ему никакая таможня не помеха…

— Да дело даже не в таможне. Ему нет смысла везти длань куда-то. Зачем ему длань?

Виктор остановился, и Саломея застыла вместе с ним.

— Ну зачем ему длань? — повторил вопрос Виктор. — На самых известных аукционах за нее много не дадут. Недавно одна компания пыталась продать мумию сестры фараона. За миллиард долларов.

— И что? — в предвкушении спросила Саломея.

— Ничего. Фальшивкой оказалась. — Виктор продолжил движение. — Спектральный анализ показал, что мощам всего сто двадцать лет. Просто нашли где-то столетнюю мумию и выдали за находку в египетской пирамиде. Да и так особого интереса этот артефакт не вызвал.

— Я понимаю, к чему ты клонишь. — Встав перед ним, девушка зашагала спиной вперед, к Виктору лицом, как на свидании где-нибудь в парке.

— Я к тому, что… Вот сама подумай. Скейен бросил Абу Хамзе баул с деньгами. Судя по объему, килограмм двадцать-тридцать. То есть где-то два-три миллиона долларов. Так?

— Так.

— Сколько может стоить длань? Пять миллионов долларов? Десять? Двадцать? Нужно ли миллиардеру нанимать армию бандитов, раскручивать целую агентурную сеть, чтобы заработать 15–20 миллионов долларов? Да у него одних процентов по банкам больше в десятки раз — никуда ни бегать, ни ходить не надо. Итак, я еще раз спрашиваю — для чего ему длань?

— Не знаю. Я только хранитель. — Саломея опустила глаза и остановилась в растерянности.

— Очень хорошо! — воскликнул Виктор. — Начальник продуктового склада не знает, что такое макароны по-флотски!

— Ну, может быть, он действительно решил «обнулить» этот мир? Коснуться дланью головы Иоанна Крестителя и…

— …и ты в это веришь?

— А ты веришь? — спросила Саломея, глядя Виктору прямо в глаза.

Они стояли посреди улицы и смотрели друг на друга, как будто окружающего мира не существовало. Он — сверху вниз, она — высоко подняв голову.

— Ты веришь? — повторила сербка.

— Знаешь, Света, после того, как я побывал на Тибете и принял участие в обряде открытия ворот в Шамбалу… Когда вдруг все взорвалось и в горной пещере оказалось двое мертвых четырехметровых мужчин с голубой кожей… После этого я готов поверить во все, что угодно…

— Да-а-а? — вырвалось у пораженной Саломеи.

— Вот поэтому я и думаю, что обряд, если он и будет, пройдет здесь, на Ближнем Востоке. Полицейский вертолет был из Мосула, значит, начнем поиски именно отсюда.

* * *

Мосул может гордиться тем, что принадлежит древнейшей из урбанистических цивилизаций, где постоянно кипит жизнь. И даже по ночам шумит его неугомонное население. Толчея на базарах, эхо в переулках. Здесь царит неутомимый кочевнический дух.

— Мне нравится этот город! — вздохнул Виктор за рулем внедорожника «Тойота Лэнд Крузер 200», который взял напрокат сразу по приезде в Ирак.

Лавров и Саломея, вдоволь нагулявшись по Мосулу, возвращались в гостиницу. Огни ночного города в любой стране мира навевают ощущение уюта. Сразу вспоминается:

Вот уж окна напротив зажглись.

Шум плиты. Разогретый ужин.

Этот запах вечерний так нужен,

Чтобы знать, что не кончилась жизнь…

Хорошо, что окна зажглись…

— Чье это? — задумчиво произнесла Светлана, услышав цитату.

— Андрюха Мартынов, старый товарищ из Киева. Просто городской интеллигент.

— Очень проникновенно… как в жизни, — вздохнула сербка.

— Ага…

Виктор принялся настраивать радиоприемник, который тут же выдал сотни радиостанций, вещающих на арабском, фарси, еще на каких-то смежных языках. Но вот какая-то станция с английским языком едва пробилась в эфир. Арабский диджей неплохо справлялся с языком потенциального врага, хоть и говорил с заметным акцентом:

— А сейчас от компании друзей, которые хотят передать привет своему другу по прозвищу Крест, прозвучит его любимая песня.

— Странно. Крест — в мусульманской стране. И не боятся же, — удивилась Саломея.

— Так отож, — согласился Лавров, — мир меняется. Скоро и сюда революция придет…

Лавров не успел закончить очередную шутку, как в колонках зазвучал мотив знакомой песни на русском языке, от которой все замерло внутри. Хит молодости — «Наутилус Помпилиус», «Прогулки по воде». Вспомнилось беспечное студенчество, зимний парк Шевченко после лекций в университете, прогулки по снегу… как по воде… Песня — сила. Песня — протест. Против чего? А молодость — всегда протест. Против всего, лишь бы нашлось применение растущему организму.

— И Андрей закричал: «Я покину причал, если ты не откроешь секрет», — беззвучно шептали губы Виктора вместе с голосом Бутусова в динамике.

Чем теперь, через годы, была эта песня? Его жизнью. Его заблудшей душой. Его судьбой вечного странника, мыкающегося по всем континентам, несмотря ни на что. Он опять улетел со своей многострадальной родины, даже из тихой обители, даже из монастыря. Что есть вера, когда желание лететь вдаль сильнее? Что есть безверие, когда вера в себя — сильнее любой другой?

— Видишь, там, на горе, возвышается крест. Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нем, — вполголоса пел журналист. Он вдруг увидел, как Саломея, сидящая за спиной, отстукивает ладонью по колену ритм музыки, подхватывая последний припев неизвестной ей песни: — А когда надоест, возвращайся назад гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде со мной…