Тот, кто ловит мотыльков - Елена Михалкова

Взрослые творили черт знает что, все катилось в тартарары, а может, не катилось, но покатится, если она помешает Дораде.

Можно было убежать и бросить тушу здесь… Но вдруг он умрет? Задохнется в этом мешке? А если она снимет мешок, он увидит ее лицо и расскажет потом в полиции о девочке, которая не освободила его. Ее отберут у бабушки и отправят в детский дом, а может быть, даже в детскую колонию.

«Мне нужен кто-то из взрослых», – сказала себе Ксения. Бабушка не годилась, это было ясно сразу. Девочка отползла в тень и стала думать.

Первым ее порывом было бежать к тете Маше. Но, посидев чуть подольше, Ксения хмуро покачала головой. Тетя Маша не местная, а это значит, что она сразу начнет звонить в полицию. В отличие от Ксении, ей не будет очевидно, что дело очень деликатное и нельзя выносить сор из избы.

Полицию нельзя. Будет только хуже.

Значит, тетя Маша отпадает.

Колыванов? Он слабый. Нельзя дергать Валентина Борисовича. Надо его беречь.

Кто остается – Кулибаба? С нее станется просто опустить булыжник на голову водителя! Ксения ненавидела его за то, что он пытался отравить Цыгана. Но людей булыжниками бить по голове нехорошо. Тем более ему и так уже досталось от Альберта.

«А вдруг Бутковы вернутся и захотят его прикончить?»

Шум автомобильного двигателя заставил ее вскочить на ноги. Но это была не староста. Звук ее «Нивы» Ксения знала, как знают голос соседа.

Из-за поворота показалась белая «Тойота».

– Мамочки мои! Аметистов!

Добежать до своего укрытия Ксения не успевала; она отползла за обломок стены, торчавший из земли, точно последний зуб, и скорчилась, вжав голову в плечи.

Хлопнула дверца машины.

– Борис! – яростно закричал Аметистов. – Борис!

Тяжелые шумные шаги, короткая тишина, мат, стеклянное звяканье. «Наткнулся на корзинку», – поняла Ксения.

– Борис! Где ты?!

– Помогите!

Аметистов кинулся к туше. Чтобы развязать водителя, ему пришлось вернуться к машине за ножом. Пробегая мимо могильной плиты, он остановился и грязно выругался.

– Кто это сделал, Боря? Ну?!

– Я… это… Геннадий Тарасович, я не видал… – Водитель ворочался на траве, пытаясь сесть. – У вас водичка есть?..

– Твою мать!

Аметистов ушел и снова вернулся с водой. Он едва дождался, пока водитель напьется.

– Рассказывай!

– Да чего рассказывать, – неожиданно бойко огрызнулся тот. – Отоварили меня по затылку – вот и весь рассказ!

– Что, просто подошли и врезали?

– Да, просто подошли и врезали!

– И ты не видел кто?

– Не видел!

– Что ты из меня идиота лепишь! – взорвался Аметистов. – Я тебя посадил так, что к тебе даже мышь не могла подкрасться незамеченной! Ты жрал, как свинья! Вон бутерброды валяются!

– Чего вы сразу, Геннадий Тарасович! – жалобно начал водитель.

– Бабла они тебе сунули, что ли? Я тебе плачу мало? Кто эту корзину принес?

– Девка какая-то… малолетка…

Аметистов начал ругаться. Из него лились слова, от которых Ксении хотелось зажать уши. Но это был не просто мат. Он ругался точно так же, как живший в Анкудиновке сумасшедший старик, которого Ксения встречала несколько раз. Старик, как сказал Колыванов, был ненормальным. Когда он открывал рот, из него вместе со злобой изливалось безумие. На губах у старика изнутри запеклась черная кайма – его след.

«Да Аметистов псих конченый!» Ксения прикинула, в какую сторону бежать, если ее засекут.

– Куда они поехали? – орал тот.

– Откуда мне…

Бамц!

Аметистов влепил оплеуху водителю.

– Лучше б ты сдох!

– Мне и так досталось, и вы еще руки распускаете! – плаксиво выкрикнул водитель. Ксении показалось, он сейчас заплачет.

– Я сам узнаю, сам узнаю… – Шаги стали удаляться. – Она все это провернула. Ну, тварь! Думает, перехитрила меня… Аметистова перехитрила! ХА!

Последнее «Ха» он выкрикнул так, словно его с размаху ударили в спину. Ксения даже осторожно высунулась, чтобы проверить, не лежит ли Аметистов лицом вниз. Она не удивилась бы, увидев над ним покачивающегося водителя с кирпичом в руке.

Предприниматель уходил. Он шел по направлению к дому старосты, подавшись вперед, словно преодолевая сопротивление сильного ветра.

Послышалось кряхтение.

– Очумели все, – сказал водитель на удивление ясным голосом. – Очумели, реально.

Он поковылял следом за Аметистовым. Над могильной плитой тоже остановился, постоял, бормоча что-то себе под нос. Ксения была уверена, что он бросится догонять шефа, однако водитель плюхнулся в «Тойоту». Теперь она наблюдала за ним, почти не скрываясь. Оказавшись на водительском сиденье, он испустил громкий вздох облегчения.

– Видал я вас, – громко сказал водитель. – Мне к врачу надо, ясно? У меня сотрясение.

Он показал в спину шефу неприличный жест, захлопнул дверцу и уехал в сторону, противоположную той, куда шел Аметистов.

Ксения подбежала к дороге и закашлялась от пыли, стоявшей столбом в воздухе.

– Что делать-то? – в отчаянии выкрикнула она вслух.

Аметистова нужно было остановить. Она не понимала, что произошло между ним и старостой, но ощущение надвигающейся беды не оставляло ее.

Только один человек мог ей помочь. Девочка вытерла слезы и помчалась в сторону леса.

Цыган беспокоился. Вскидывал голову, переводил взгляд с окна на Машу, словно говоря: там что-то творится, нужно проверить. Маше было не до пса. Она еще не понимала до конца, что произошло, но догадка плавала в воздухе, как улыбка Чеширского кота. Оставалось только сказать или сделать что-то правильное, чтобы объяснение явило себя целиком.

За окном мелькнула детская фигурка. Ксения мчалась куда-то со всех ног.

– Мне надо выяснить, – сказала Маша, провожая ее взглядом. – Невозможно это так оставить…

Цыган заскулил.

– Подожди здесь. Я скоро вернусь.

Ночка гавкнула для порядка, увидев гостью, и повалилась на спину.

– Мариша! – Колыванов спешил по дорожке из сада. – Рад тебя видеть! Пойдем, пойдем. Парит-то как, а! Гроза будет.

Маша не замечала, что парит. Она смотрела на старика, доверчиво улыбавшегося ей, и чувствовала себя препаршиво.

Она ожидала, что Колыванов заговорит с ней об утреннем происшествии. Спросит, сидит ли водитель на своем ящике. Огорчится поведению Цыгана, в конце концов! Но Валентин Борисович ни словом не упомянул ни ящик, ни водителя, ни пса, и от этого внутри Маши подняла голову глуховатая тоска, точно бродячая собака, и тихонько завыла.