Наследие - Виталий Храмов

И вот отряд, под сотню воинов и магов, в который почти полностью вошли все участники вылазки за Мастером Боли, все – одвуконь, Пустошами, полетели к Перевалу.

– Да ты знаешь, что я с тобой, мерзость Пустоши, сделаю, за то, что назвался именем доблестно погибшего княжича? – кричал с привратной башни страж.

– Не знаю! – устало и разочарованно крикнул Белый. – Но очень хочу узнать! Спускайся! Докажи, что ты не пустозвон!

Никакие слова уже не действовали. И Белый, с отчаянием, понимал, что придется штурмовать собственную крепость, многие поколения, с самого Потопа, защищающую северо-западный проход на Лебединый Берег. А потерь и жертв при этом, избежать не удастся.

По эту сторону крепости уже кипели злобой тысячи человек. Не чужих. Своих же. Из-за чьей-то глупой выходки мерзнущие и голодающие тут, в неуютных горах, прямо на дороге.

– Последнюю возможность тебе даю, – крикнул Белый, – считаю до трех и выношу ворота!

– Попробуй! – раздался сверху смех десятка голосов.

И командир потерял хладнокровие. Удар злющих магов вынес сразу и внешние, и внутренние ворота башни. Командир махнул рукой. Паладины Черного Братства, но в красных накидках с белыми крестами, ворвались в башню, зазвенела сталь. Но потом в башню вошли Чума и Беспутный. И почти сразу же вывели стражей, с потерянными глазами, лишенных рассудка.

Злые бойцы в красных накидках растекались по крепости, разоружая, избивая и связывая стражу.

– Это обратимо? – спросил командир у Ронга.

Маг пошевелил пальцами. Взгляд стража со знаком сотника обрел осмысленное выражение, его глаза с ненавистью осмотрели людей вокруг.

– А-а-а! – оскалился он. – Дикари!

Белый ударил сотника кулаком в живот. И тут же – с ноги – по голове упавшего сотника.

– Дикари, говоришь? – усмехнулся он – Я – князь Белый Хвост, глава Великого Дома Лебедя, ты – бывший сотник! И ты унизил мое достоинство! Беспутный, не жалей его. Но мне нужно только знать – кто запретил пускать МОИХ людей на МОИ же земли?

– Я отвечу тебе, дикарь! – Сотник выплюнул зубы, выбитые бронированной ногой Белого. – Наместник императора не велел пропускать этих захребетников. Бесполезных, нищих лентяев! Пусть ползают по своей Пустоши.

Белый одним слитным движением выхватил меч и снес голову сотнику. И плюнул на его останки.

– Тупой, высокомерный выродок! – выкрикнул он, не в силах сдержать себя. – Заставил меня ломиться в собственный Дом, как лихому злодею!

– А твой ли это дом? – спросил Корень, снимая шлем. – Или он уже обжит твоими недругами? Со сгнившими сердцами и тухлыми душонками.

В ответ на эти слова командир снова вознес меч, но тут же опустил, пожал плечами, велел разумнику вернуть пленным связь с реальностью.

– Так – уже! – развел руками Беспутный. – Я осмелился предположить, что это зрелищное покарание бестолочи было бы полезно увидеть затухшим в своем болоте стражам.

Командир, сняв шлем, встряхнув отросшими за время пути седыми волосами, осмотрел выстроенных в четыре ряда стражей со знаками собственной принадлежности.

– Вы – мои. Но вы не пустили меня и моих людей в мой же дом. Виновны! – возвестил командир, почему-то горестно.

– Я видел княжича! – крикнул один из стражей. – Ты – не он!

– Да? – удивился Белый. – Ну, выйди-ка ко мне, раз осмелился голос подать.

– А я не боюсь, – страж раздвинул плечами строй, вышел. Был он уже не молод, волосы с проседью и в крови – разбили ему голову, когда брали в плен.

Страж встал перед седым командиром, довольно дерзко смотря снизу вверх, сказал:

– Ты не княжич!

Командир повернулся к Корню, потирающему свою новую ногу, натертую сапогом или седлом.

– Он так убедительно это говорит, что я уже сам верю, что я – не я, – усмехнулся Белый. – Я так сильно изменился?

– Еще бы! Еще год назад я увидел мягкого, пушистого, желтого птенчика, – усмехнулся в ответ Корень, выпрямляясь. – А сейчас – седой, матерый, битый жизнью и вкусивший крови коршун. Орел! Горный! Во-во! Особенно, когда так смотришь!

Они посмеялись, вызвав нешуточное смятение в рядах стражей крепости. Командир спросил Корня:

– Как думаешь, стоит доказывать?

– Время терять! – отмахнулся Корень. – Ничему не поверят. Посчитают магическими подделками. Посадим в подпол, пущай подумают! В каменном мешке хорошо думается. По себе знаю.

Командир покачал головой, стянул латную перчатку, надел на палец печатку, показал стражу загоревшиеся линии.

– Если и это тебе не указ, то нам не о чем разговаривать, – пожал плечами командир.

Страж смотрел на печатку широко распахнутыми глазами. Ряды стражи за его спиной подались вперед, ломая строй, не обращая внимания на направленные на них копья и самострелы. И то тут, то там падали на колени, утыкаясь в мощенную камнем поверхность внутреннего двора крепости.

– Корень, – сказал командир, чуть повернув голову, но смотря на спины склонившихся стражей, – запереть в подполы! Пущай подумают, верно ты сказал. Никогда не вредно. Остаешься тут. Наладишь службу. Как придут хитромудрые инженеры – сдашь им крепость, с моим указом – подготавливать Перевал к обороне. Тогда догонишь. По людям – сам определись, не малец уже.

По знаку командира ему подали коня, и он выехал из крепости во главе своего отряда, в очередной раз перетасовав его состав, благо Марк, порталами, вывозил и привозил тех, кто был нужен. А за ними человеческая река, как из прорванной плотины, потекла по горной дороге.

Уже в ближайшем городе, Подгорном Гнезде, стала ясна причина закрытия Перевала – перенаселение. Люди бежали от людоедов уже давно. И если пустошники цеплялись, с обреченной решимостью, за свои стены, то тысячи и тысячи других людей – нет. Их всем скопом называли беженцами.

Сначала принимали сносно и терпимо. Но очень быстро выяснилось, что имеющийся образ жизни, привычный порядок совместного общежития – просто не способен выдержать многократного переизбытка не столько ртов, сколько – рабочих рук. Молодых, полных сил рук, крепких и хватких. Слишком старые и слишком молодые просто не перенесли тягот и лишений пути. Люди же шли даже с самих земель Змей. И давно. С прошлой весны, как открылись проходы через горы.

И если раньше властители и наместник радовались такому наплыву дармовой рабочей силы, потому и скрыли от Престола начало исхода, то уже через пару месяцев выяснилось, что дармовая рабочая сила просто разрушила уклад жизни и труда. Обесценив труд вообще. И все пошло кувырком. Погасли горны кузнецов, плавильщиков, стеклодувов, печи гончаров, массово закрывались мастерские – мастера не могли получить требуемую, справедливую оплату за свой труд. Потому не могли купить уголь и материалы. Встали шахты и каменоломни – никто не покупал руду и уголь, а горнякам не на что стало закупать подорожавшие продукты. Купцы, отдав товары почти даром, больше не приходили в земли Лебедя. Ну, и собираемость податей соответственно прекратилась. Но всем этим людям хотелось кушать. Постоянно.