Слуги света, воины тьмы - Эрик Ниланд

— Удачи тебе, приятель!

— Слушай его ложь. Она укажет тебе путь к правде, — прошептал Беал, склонившись к самому уху Ури.

— Хорошо, мой господин.

Ури, пятясь, отошел к границе круга, глубоко вздохнул, шагнул в тень и исчез.

Луи прикоснулся к стеклу. Он закрасил все окна в этой полуподвальной квартире черной краской, чтобы ничего не видеть, но все же чувствовал ноты, резонирующие в стекле. Луи понимал, что они значат: это звучала песня для девушки по имени Джулия.

Мелодия была изысканно-печальной, но в последних звуках неожиданно возникла тема надежды… Он бы ни за что ничего подобного не создал.

Элиот в один прекрасный день мог превзойти его.

Его сын.

Сердце Луи (если бы этот орган у него имелся) могло бы разрываться от гордости. Но даже если бы у него было сердце, какой от него прок? Он, некогда великий Луи Пайпер, теперь ничтожнее пыли на дороге.

И все-таки — разве пыль не могла измениться? Жар и высокое давление преобразовывали ее в мрамор, а из мрамора высекались столпы общества. Из такой ерунды воздвигались империи! Разве он не остался по-прежнему непревзойденным шулером? Мастером Обмана? Творцом самой невероятной лжи?

Может быть…

Он отвернулся от окна и обозрел плоды своих трудов. Вчера эта дешевая полуподвальная квартирка, находящаяся под магазином христианской литературы, была обставлена мебелью производства семидесятых годов, с обивкой цвета авокадо. На полу лежала обшарпанная оранжевая циновка.

Прошлой ночью он закрасил окна. Все лишнее было вынесено на кухню. Пол он застелил оберточной бумагой, испещренной символами и изображениями крошечных ангелов. Не совсем рисунки сумасшедшего, и по-настоящему здравомыслящий человек, если бы у него появилась такая возможность повнимательнее к ним присмотреться, заметил бы, что линии рисунков загибаются вверх и уходят в воздух, а также углубляются в бетон.

Луи размял затекшую руку. Надо было бы рисовать кровью, а не перманентным маркером «Шарпи». Однако за последние пятнадцать лет он успел уяснить, что возможности его ограничены. В частности, он не мог потерять больше пинты крови.

Кроме того, если бы хоть кто-то пришел и высказал претензии по поводу его художеств, он счел бы это победой.

Ритуал Теофила был самой низшей формой призывания дьявола — так сказать, шепотом, устремленным в эфир. На большее Луи не осмеливался. Да, ему была нужна помощь, чтобы выдержать неизбежное столкновение между двумя семействами, но помощь во все времена имела цену, а он мало что мог предложить в уплату.

На самом деле он хотел, чтобы к нему явилась какая-нибудь малая тень, какой-нибудь глупец, которого он мог бы одурачить.

Миновало шесть часов с момента, когда он закончил работу. Почему никто не появлялся? Или у него не хватило сил даже на то, чтобы возопить о помощи, как возопил бы какой-нибудь хромой разжиревший ягненок?

Он посмотрел на свои руки из плоти и крови, такие слабые. Как он сумел прожить так долго, пытаясь убить себя пьянством и нищетой?

Как мог вынести это хоть один человек?

Что ж, безусловно, ни один человек этого бы не вынес.

Луи рассмеялся и театрально протянул руки к несуществующей аудитории.

— Какое чудо природы человек! — намеренно переигрывая, продекламировал он. — Как благороден разумом! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям!

— В поступках как близок к ангелу! — послышалось из темноты. Кто-то завершил за Луи цитату из «Гамлета».

— Ах, — проговорил Луи, обернувшись на голос. — Я так и знал, что ирония окажется неотразимой.

Но улыбка застыла на его губах.

Прежде инстинкт служил Луи безошибочно. Он мог скрывать свои эмоции, борясь с неприятностями.

Но это были не просто неприятности. Возможно, наступил конец его жизни.

Часть тени отделилась и перешагнула через линии и знаки, которые как раз для того и предназначались, чтобы ничего подобного не произошло. Тьма превратилась в мужчину, который казался вдвое крупнее профессионального борца. Под его черным плащом и полиэстеровыми брюками скрывалось больше плоти, нежели набралось бы в целом стаде длиннорогих коров. Черты широкого лица самоанца Луи узнал сразу.

Это был Уракабарамеель, Повелитель Теней и Шепотов, Пес Гадеса, главный разведчик Королевы Маков… его троюродный брат.

Ури мог бы сокрушить Луи одним ударом. Ради чего бы еще его послали к нему? Его госпожа принадлежала к числу самых заклятых врагов Луи.

Он был рад, что Селия не явилась сама. Как бы он выглядел, если бы простерся ниц здесь, в этой жалкой конуре, сраженный ее восхитительной красотой?

Но Ури… В прошлом Луи не раз обводил его вокруг пальца. Для этого не требовалось никаких особенных способностей.

— Приветствую тебя, кузен. — Луи старался говорить непринужденно, словно они случайно встретились на прогулке по парку. — Разрушь все, к чему прикоснешься.[72]

Во взгляде Ури промелькнуло удивление.

— Ложь и приветствия также и тебе, кузен. — Его губы тронула легкая презрительная усмешка. — Значит, это правда. Ты жив. — Он принюхался. — Но как смертный?

— Именно тогда, когда все решили, что ниже пасть я уже не могу… — Луи слегка поклонился Ури. — Обожаю разочаровывать семейство.

Луи тоже принюхался — но не так подозрительно. Он почувствовал запах жареного цыпленка, плавящегося металла, а также едва уловимый гнилостный запах отравленного клинка Селии, Салицерана. Странно, что она отдала Ури одну из своих самых больших драгоценностей.

— Полагаю, в мое отсутствие ситуация дома стала забавной? Или ты явился сюда ради какой-нибудь тривиальной личной мести?

— Ситуация очень забавная, это верно, — пророкотал Ури. — А вот о вендетте речь, к несчастью, не идет. У нас к тебе дело.

— О? Какое дело может быть у Королевы Маков ко мне, который недостоин зваться пылью у нее под ногами?

Ури дрогнул — казалось, упоминание о Селии стало для него физическим ударом. Он неловко попытался сменить тему разговора.

— Как ты… — Он обвел комнату могучей рукой. — Как ты докатился до этого?