Белое, черное, алое… - Елена Топильская

Сфабриковали? — переспрашивает первый. Ну да, от первого до последнего листика.

А ты? И на меня тоже сфабриковали, ужас.

Так что, если послушать наших клиентов, у милиции и прокуратуры где-то должен быть оружейный склад, откуда без сожаления берутся и подбрасываются борцам за демократию разные пушки и снаряды, и еще должен стоять контейнер с марихуаной, которую подбрасывают всем без исключения задержанным по статье о наркотиках, а также запасной морг, откуда привозят в лес трупы, закапывают, а потом приводят туда ни в чем не повинного человека и заставляют сказать, что это он тут труп зарыл. А главное, столько лет уже наши клиенты пережевывают одно и то же, придумали бы что-нибудь новенькое… Ну ладно, людей мы задержали, убийство докажем, я в этом почти не сомневаюсь, найти бы только еще мастерскую! Найти бы место, где все эти адские машины изготавливались, гараж этот, подвал или загородный дом!.. А то наши эксперты, связавшись с экспертно-криминалистическим центром в Москве, уже намекают, что с помощью ну очень похожих радиоуправляемых взрывных устройств в соседних областях были уничтожены два преступных авторитета, крупный бизнесмен и ранен директор топливной компании. Почему, собственно, и прибыли на поле боя двое штабных подполковников — аж из ГУУРа и ГУБОПа — оказать на местах практическую помощь в раскрытии серьезных преступлений, то есть обожраться водкой и проследить, чтобы их имена в сводке стояли на первом месте. Но их прибытие вселило в меня надежду, что доблестный уголовный розыск вкупе с борцами с организованной преступностью уже плотно взяли след, иначе бы старшие товарищи не сорвались из Москвы в нашу провинцию, если бы раскрытием не пахло…

Конечно, братец Сиротинский как заведенный повторял: «подбросили» и «сфабриковали». Я недрогнувшей рукой вписала в графу «основания задержания»:

«при нем обнаружены явные следы преступления», и отправила его в камеру. Выйдя в коридор поразмяться, я присоединилась к группе не задействованных в реализации сотрудников, которые слушали рассказ Кораблева про задержание вертолетовских бойцов-троих «русских братьев» с удивительно русскими фамилиями:

Ганелин, Крамм, Гучко, — которые с утра пораньше уже позанимались в спортивном комплексе «Русского национального братства», загрузились в иномарку и понеслись по магистратам. И рубоповцы, со своими слабыми техническими возможностями, чуть было не потеряли их, почему и решили, от греха подальше, брать их на ближайшем светофоре. Вот они встают на перекрестке, а рубоповцы с опозданием подлетают к светофору, выскакивают из своей тачки и со всех ног бегут к искомой иномарке, поскольку на светофоре уже желтый и «братья» сейчас рванут изо всех сил. Ребята рывком открывают двери иномарки и вытаскивают из машины «братьев», и все бы хорошо, но сидевший на водительском месте Гучко начинает отчаянно вырываться и изо всех сил тянуться к панели управления. Завязывается борьба.

— Ах ты, сволочь, думаю, — рассказывал Кораблев, размахивая руками, — небось уехать хочешь под шумок; врешь, не выйдет, и колочу его сзади, а он все отбивается. Наконец мне удалось его скрутить и от машины оттащить, и тут машина поехала, еле поймали! Оказывается, он чего к машине рвался? Машина с автоматической коробкой, там два положения: «драйв» и «стоп», стояло на «драйве», вот он и рвался на «стоп» передвинуть.

Я включилась в беседу и в красках рассказала, как задержанный Крамм, ожидая конвоя и воспользовавшись тем, что адвокат Соболевский ненадолго вышел из кабинета, спросил, навалившись на стол и исподлобья на меня глядя: «Мария Сергеевна, адвокат — еврей?» — «Да нет вроде, — пожала я плечами, — а какое это имеет значение?» — «Не-ет, Мария Сергеевна, — с видом и интонацией корифея науки, готового за свои научные убеждения взойти на костер, заявил Крамм, понизив голос, — поверьте мне, он еврей!..»

(Через день Кораблев принес мне какой-то таблоид, напечатанный на бумаге, которая раньше шла под штампом «изготовлено из отходов». Подвал первой страницы был посвящен войне, развязанной сионистским правительством нашей многострадальной Родины в отношении молодых патриотов, не желающих мириться с жидомасонством на русской земле. Война ведется руками продажной прокуратуры, и в частности самой продажной ее сотрудницы, то есть следователя Швецовой, которая на самом деле не Швецова, а Швецовер, и не Мария Сергеевна, а Муся Срулевна; далее меня обзывали «кавалерист-девицей с черепами в петлицах».

Несчастная Швецовер объявлялась врагом русского народа, и там же было заявлено, что она как враг народа подлежит ликвидации. Добрый Кораблев мне сказал, что он узнавал, там, где ему эту парашу дали, — до меня еще руки не скоро дойдут, по крайней мере, в этом году приговор не приведут в исполнение, я могу не волноваться. Под статьей мозолил глаза броский черный призыв: «Росичи! Неужели мы будем терпеть, когда в застенках сионистов льется кровь наших братьев по оружию?! Надо показать жидам и масонам силу нашего национального братства…»

Сбоку была напечатана репродукция картины «Все на оборону Петрограда!» — «Странно, — сказала я Леньке, двумя пальцами сложив этот национально-полиграфический шедевр, — пока что льется кровь от рук „русских братьев», их-то крови еще ни капли не пролилось, по крайней мере, в застенках прокуратуры».) На наш хохот из своего кабинета вывалился Кузьмич и поманил меня пальцем.

Опера сразу рассосались по своим рабочим местам, как их и не было, а Кузьмич, когда я вошла к нему в кабинет, сказал, что есть неприятные новости: Денщикова и Анджелу не найти (у Денщикова обыск не планировался, ему утром должны были вручить повестку и привезти в РУБОП), и старшего Сиротинского, бывшего опера, тоже не могут найти.

— Василий Кузьмич, ну как это не могут найти? Адреса есть?

— У Анджелы дома никого, Кораблев клянется. Без нее ломать не стали.

Денщикова дома нет, жена говорит, что не знает, где он.

— Блин, я же говорила Кораблеву, что Денщиков ушел от жены, живет у Петровской — у секретарши прокурора города.

— А ты адрес секретарши знаешь?

— А по Центральному адресному бюро?

— А что, вас не закрывают разве?

— Ой! Я вас умоляю! Да кто нас будет закрывать, кому мы нужны?

— Ну, давай посмотрим по ЦАБу. Как ее там — Петровская Татьяна…

— Васильевна, кажется… А вообще это называется «не понос, так судорога».

Что, раньше нельзя было узнать все, что надо? Вы должны были всех спать положить, чтобы утром иметь гарантии, что люди дома. Кораблеву я, кстати, лично Анджелу поручала, он за нее отвечал, а вы его послали за вертолетовскими.

Какого черта, Василий Кузьмич?

— Ну, переиграли мы маленько, какая разница, все равно Анджелы нету.

— Ну а куда она делась, елки зеленые? Куда Кораблев смотрел?

— А с Денщиковым чего делать? — ушел от разговора об исполнительности своего подчиненного Василий Кузьмич.

Я пожала плечами: