Неподобающая Мара Дайер - Мишель Ходкин

Отец шагнул с моего пути, повернув блестящую голову вправо, и Майкл Ласситер занял его место. Я была сразу за его спиной.

Пистолет ощущался странно — незнакомый и опасный вес. Я посмотрела вниз, на дуло. Просто дыра.

— Спасибо тебе, Маркус, — улыбнулся Ласситер и хлопнул отца по плечу. — Я немногословный человек, но хочу сказать две вещи. Во-первых, я благодарен, очень благодарен моему юристу Маркусу Дайеру.

Я прицелилась.

— Он отнял время у своей жизни, у своей жены, у своих детей, чтобы для меня свершилось правосудие, и я не уверен, что стоял бы сейчас здесь, если бы не он.

Тьма начала застилать мои глаза. Я почувствовала, как меня держат чьи-то руки, почувствовала прикосновение губ к мочке уха, но ничего не слышала.

— Во-вторых, я хочу сказать родителям Джорданы…

А потом произошла самая странная вещь: не успела в голове моей появиться очередная мысль, как кто-то начал жарить поп-корн: он лопался прямо здесь, в здании суда.

Пах-пах-пах-пах!

Звук был таким громким, что у меня защекотало барабанные перепонки. Потом зазвенело в ушах. И только после я услышала вопли.

Несколько мгновений спустя я снова смогла видеть — склоненные головы, упрятанные под руки и колени. Рука, державшая мою собственную, исчезла.

— Бросьте оружие! — закричал кто-то. — Бросьте немедленно!

Я все еще стояла. Я смотрела прямо вперед и видела бледную, протянутую ко мне руку. Держащую пистолет.

Пистолет застучал на ступеньках; подавшись назад, взорвалась волна крика.

Я не узнала женщины передо мной. Она была старше, ее лицо было красным, покрытым пятнами, с потеками туши на щеках. Палец ее указывал на меня, будто упрекая.

Мысленно я услышала голос Рэчел, голос моей лучшей подруги.

«Как я умру?»

— Он убил ее, — спокойно сказала женщина. — Он убил моего ребенка.

Офицеры окружили женщину и осторожно, благоговейно завели руки ей за спину.

— Шерил Палмер, вы имеете право хранить молчание.

Кусочек дерева описал по доске полукруг, проплыв мимо А, через Д, прокрался мимо К… И остановился на М.

— Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде.

И остановился на А.

Звук замер, тяжесть вынули из моей руки. Я посмотрела вбок, но Ноя там не было.

Деревяшка зигзагом проползла по доске, и смех Рэчел смолк.

Р.

Меня охватила паника, угрожая затопить мой рассудок; я хищными глазами высматривала Ноя. Справа от меня царила суматоха, множество медиков из «Скорой» толпились вокруг истекающего кровью тела на ступенях здания суда.

Деревяшка рывком вернулась к началу алфавита.

К букве А.

Рядом с телом стоял на коленях Ной. Мои ноги чуть не подкосились, когда я увидела, что он жив, что его не подстрелили. На меня нахлынуло облегчение, и я сделала еще один шаг, чтобы быть ближе к нему. Но тут я мельком увидела, кто именно лежит на ступенях. Это был не Майкл Ласситер.

Это был мой отец.

Медицинский аппарат гудел слева от постели отца, еще один шипел справа. Час назад он шутил, но обезболивающие заставили его снова уснуть. Мама, Даниэль, Джозеф и Ной столпились вокруг его кровати.

Я медлила позади. Для меня не было места.

Мне еще ни разу не доводилось быть свидетелем того финального момента, когда мои мысли воплощались в действие. Только вчера я созерцала хаос — желанный хаос — и беспомощно стояла, пока кровь отца расцветала на беломраморной лестнице. Убитую горем мать арестовали, отобрали ее у разбитой семьи и заперли в тюрьме. Хотя она ни для кого не была опасна.

В то время как я была опасна для всех.

Доктор просунул голову в палату.

— Миссис Дайер? Могу я с вами поговорить?

Мама встала, поправила волосы. Она провела в больнице ночь, но выглядела так, будто тысячу лет. Она прошла к дверям, в которых я стояла, и проскользнула мимо. Рука ее коснулась моей. Я вздрогнула.

— Должен сказать, миссис Дайер, ваш муж везунчик, — донесся голос доктора из-за открытой двери.

Я слушала.

— Значит, с ним все будет в порядке?

Голос мамы звучал так, будто готов был вот-вот сорваться. На глаза мои навернулись слезы.

— С ним все будет в полном порядке. Чудо, что он не истек кровью по дороге сюда, — сказал доктор.

Я услышала, как с губ моей матери сорвался всхлип.

— За все годы практики я ни разу не видел ничего подобного.

Я бросила взгляд на Ноя. Тот сидел рядом с Джозефом и смотрел на моего отца затуманенными глазами. Он не встречался со мной взглядом.

— Когда он сможет выписаться? — спросила мама.

— Через несколько дней. Пулевое ранение заживает хорошо, и нам нужно просто подержать его здесь для наблюдения. Убедиться, что у него не начнется заражения и выздоровление продолжается. Как я уже сказал, он везунчик.

— А мистер Ласситер?

Доктор понизил голос:

— Он все еще без сознания, но, вероятно, выявится значительное поражение мозга. Он может никогда не очнуться.

— Спасибо вам большое, доктор Таскер.

Мама нырнула обратно в палату и направилась к постели отца. Я наблюдала, как она незаметно вписалась в маленькую компанию, где ей было место.

Я еще раз взглянула на свою семью. Я знала каждую морщинку смеха на лице матери, каждую улыбку Джозефа и каждое изменение выражения глаз Даниэля. И я посмотрела на отца — на человека, учившего меня ездить на велосипеде, ловившего меня, когда я слишком боялась прыгать в глубокий конец бассейна. На человека, которого я любила и которого подвела.

И еще там был Ной. Мальчик, вылечивший моего отца, но неспособный вылечить меня. Но он пытался. Теперь я это знала. Ной был тем, кого я ждала, сама того не зная, но решила его отпустить. И решила неправильно.

Я все делала неправильно. Я уничтожала все, к чему прикасалась. Если я останусь, следующими могут быть Джозеф, Даниэль, мама или Ной. Но я не могла просто исчезнуть; с возможностями моих родителей меня найдут за несколько часов.

Тут мама напряглась, и это привлекло мое внимание. И я поняла — я могла ей рассказать. Я могла рассказать ей правду о хозяине Мэйбл, Моралес и об Эверглейдсе. Она наверняка препоручила бы меня заботе врачей.

Но разве мне было место в психиатрической лечебнице? Я знала своих родителей: они бы позаботились о том, чтобы я попала туда, где будет арт-терапия, йога и бесконечные дискуссии о моих чувствах. А правда заключалась в том, что я не была сумасшедшей. Я была преступницей.