Огненная проповедь - Франческа Хейг

Мы скакали три дня и три ночи, останавливаясь только на полчаса пару раз за сутки. Лошади были измотаны от усталости, шли тяжело и спотыкались, морды все в пыли и в пене.

К концу второго дня ландшафт начал меняться. Я никогда не заходила так далеко на восток – мы приближались к Мертвой земле. Казалось, словно с поверхности сняли покров. Здесь не было ни деревьев, ни почвы. Кругом – сплошной кремневый камень, по которому копыта лошадей громко стучали и скользили, и сугробы серого пепла, раздуваемого горячим ветром. Пред нами предстал мир, начисто лишенный цветов, окрашенный в оттенки черно-серого. Одежда и кожа казались единственными вспышками цвета, но вскоре ветер покрыл нас пеплом с ног до головы. Черная пыль скопилась в уголках глаз лошадей, окаймила их ноздри и губы. Мелкие пруды, что изредка попадались на пути, были покрыты грязной пленкой. По краям прудов едва пробивалась пепельная трава, такая скудная, что лошади ее тут же съедали, как только мы останавливались. Что касается еды для нас, то Зои и Пайпер даже не пытались охотиться, потому что здесь не водилось ничего живого.

Мы подошли к черной реке на последнем издыхании. Лошади еле волочили ноги, да и мы сами опьянели от усталости. Зои и Пайперу пришлось снять меня с лошади. Река текла медленно, но ее мелководное русло сулило передышку: вдоль берега росли трава, кустарники и даже два тощих деревца.

– Ее можно пить, – уверил меня Пайпер, когда мы наклонились над черной водой. – Просто закрой глаза и не обращай внимание на пепел.

Но в таком состоянии я могла пить что угодно. Через час вернулась с охоты Зои, добыв тощую ящерицу. Мы без колебаний схватили из огня тонкие полоски бледного полусырого мяса.

Той ночью, когда стемнело, я вновь обрела способность говорить. Сначала запиналась, но затем слова пошли быстрее и быстрее. Возможно, так подействовала еда, или вода, или мягкий свет костра. И захотелось рассказать им, что произошло, что Кип сделал ради меня. Поведала я и о том, что Зак решил обвинить во всем Кипа и заявить, что меня и близко не было в башне.

– Вот почему за нами не гнались, по крайней мере, сначала, – сказала я. – Но вы взяли две лошади. Даже если они в первый момент поверили Заку, то сейчас уже знают, что Кип пришел не один.

Зои покачала головой.

– Нет, мы открыли конюшни и выпустили столько лошадей, сколько успели, почти всех. Это и задержало солдат, поднятых по тревоге. Мы уже сидели за башнями, когда подоспели самые первые. И они нас не видели.

– Потеряв половину лошадей, они не докажут, что украли две, а не одну, – добавил Пайпер. – Так что, если Зак будет придерживаться своей версии, никто не сможет ее опровергнуть.

– В конюшне были часовые?

Пайпер кивнул, но отвел взгляд.

– Только двое.

Казалось, он даже вздохнул облегченно, когда я не стала расспрашивать дальше, но вмешалась Зои:

– Мы не оставили в телах наших ножей, если ты об этом беспокоишься. Нет ничего, что могло бы связать нас с ними.

Пайпер покачал головой, и она поняла намек.

– Кип потерял руку, – произнес он. – Я никогда не видел шрам. Его ведь не было, правда? Даже совсем вблизи?

Он внезапно стал очень пристально смотреть на огонь.

– Не было. – Я вспомнила, как целовала левое плечо Кипа, вспомнила упругую кожу, контуры мускулов и кости под моими губами. Если там и имелся какой-нибудь шрам, то, должно быть, его отлично скрыли, может, в складке под мышкой. Я никак не могла увязать в голове такое кропотливое, трепетное внимание, необходимое, чтобы заживить рану так безукоризненно, с немыслимой жестокостью, с какой отрезали руку и поместили его в резервуар.

– Не сомневаюсь, что есть еще технологии, которые они держат в секрете. Кто знает, каких успехов им удалось достичь в медицине, если они могут держать людей живыми в резервуарах.

Зои плюнула в костер, который в ответ сердито зашипел.

– Подумать только, как они могли бы помогать Омегам – больным или раненым, если бы нашли своим силам лучшее применение.

Пайпер кивнул.

– Но как, однако, безупречно они его зашили! А Исповедница наверняка это чувствовала. Всю эту боль.

– Это ее не остановило, – сказала я. – Она была сложнее, чем вы можете себе представить. – Я ненавидела говорить об Исповеднице в прошедшем времени. Это единственное слово – была – словно стирало и Кипа вместе с ней.

* * *

– А разве есть подпольные дома так далеко на востоке? – спросила я.

Зои засмеялась.

– Подпольные дома? Здесь нет домов, ни подпольных, ни каких-либо других. Эта долина – последний клочок перед Мертвыми землями, Касс. Здесь вообще ничего нет.

Это меня вполне устраивало. Мы оставались там почти неделю, разбив стоянку у черной реки. Лошадям хватало травы, а для нас Пайпер с Зои добывали пищу, охотясь. Правда, в основном мы питались сероватым, жирным мясом ящериц.

Когда они не охотились, то разрабатывали планы. Сидя бок о бок у самой кромки воды, они вели длинные, подробные разговоры об Острове, о создании нового прибежища, о восстановлении Ополчения. Они рисовали в пыли карты и производили какие-то вычисления: подпольные дома, союзники, оружие, корабли. Я оставалась от всего этого в стороне. На меня навалилась тяжелая тоска. Я была вялой, как забитая пеплом река, на которую смотрела целыми днями. Зои и Пайпер знали, что лучше меня не беспокоить. Оба казались настолько самодостаточными и при этом так дополняли друг друга, словно они – единое целое. И это заставляло меня еще острее чувствовать свое одиночество, даже холодными ночами, когда спали для тепла все вместе.

Я рассказала им, что случилось, упустив лишь рассказ Исповедницы о поступках Кипа в прошлом. Я едва ли могла подумать об этом, не говоря уж о том, чтобы высказать вслух. После того, что Кип сделал в башне, Зои и Пайпер больше не отзывались о нем пренебрежительно. Мне претила сама мысль передать слова Исповедницы и очернить его память в их глазах. Более того, если бы я рассказала, то это стало бы реальным и мне бы тоже пришлось думать о нем с осуждением. Я уже потеряла его в башне. Я не могла позволить откровениям Исповедницы отнять его у меня дважды. Прошлое Кипа – точно острый риф. И я знала, что не смогу это преодолеть, по крайней мере, сейчас. Поэтому я не стала повторять слова Исповедницы, отгоняя их даже от себя.

Пока Пайпер и Зои обсуждали планы, я думала об Острове, о том, что там происходило. Я вспомнила слова Алисы, сказанные перед смертью: даже если Остров всего лишь мечта, то и этого, быть может, достаточно. Я думала о двух кораблях, что все еще плавали на западе, исследуя океан в поисках Далеких Земель. Я думала о том, как пообещала Льюису помочь тем, кто все еще находился в резервуарах. Я вспоминала снова и снова то, что сказал Зак в башне: «Есть дело, которое мне надо закончить».

Но больше всего я думала о том, что сказал Кип на Острове и затем в лодке: о моей слабости, что на самом деле является силой. О том, что я вижу мир по-другому, не считая Альф и Омег противоборствующими сторонами. Я думала о том, как дорого пришлось заплатить ему за мои убеждения, и есть ли вообще в этом мире хоть что-нибудь, что стоило бы этого. И могла ли я по-прежнему видеть мир таким после всего, что сотворили Зак и Исповедница. Кип – единственный, кто начал понимать, как я отношусь к своему близнецу. Но его разбитое тело на полу башни изменило всё.