Крестоносец - Бен Кейн

точнее, а другие нападают на нас с тяжелыми булавами. Разрешите атаковать, сир! — взмолился Гарнье. — Нас примут за трусов! Никогда не испытывали мы подобного стыда, и никогда наше войско не выдерживало подобного натиска неверных. Если мы и дальше не будем защищать себя, потом может оказаться слишком поздно.

Ричард был не в том настроении, чтобы входить в положение или проникаться сочувствием.

— Я отдам приказ атаковать, только если сочту время подходящим. Ждите сигнала труб, магистр, и терпите вражеские укусы, — отрезал он. — Всему свой черед.

Тот упрашивал и спорил — напрасно. Ричард оставался непреклонен.

Огорченный и рассерженный, великий магистр вынужден был склониться перед волей государя и вернуться к своим рыцарям.

— Думаете, они устоят, сир? — спросил я, снедаемый тревогой.

— Надеюсь, Руфус. Верю, что устоят!

Его бодрый голос не ввел меня в заблуждение. Мы не могли поручиться за госпитальеров. Оставалось полагаться на выучку и дисциплину, которыми славились военные ордена. И надо отдать им должное, госпитальеры неукоснительно выполняли приказ Ричарда весь следующий час.

К тому времени король был уже близок к тому, чтобы вступить в битву и дать приказ об атаке силами всех рыцарей. Турки нападали уже не только на замыкающих, но и на середину колонны. Если дать им атаковать передовой отряд, сказал Ричард, Саладин бросит в бой все свои силы. Не оказывая сопротивления, мы рискуем потерпеть поражение, зато нанесенный в этом месте удар тысяч рыцарей на тяжелых конях способен смести все полчища противника.

И тут произошло несчастье. Прибыл гонец на взмыленной лошади с вестью о том, что два госпитальера набросились на пару дразнивших их турок.

— Кто такие?

Голос Ричарда сочился яростью.

— Уильям Боррель и Балдуин Кэрью, сир.

Имена всплыли у меня в голове. Мне вспомнилось тогдашнее их недовольство приказом короля.

— А остальные госпитальеры? — спросил Ричард.

— Все бросились в атаку, сир. — Робея, посланец добавил: — Генрих Блуаский тоже поскакал, и французские рыцари с ним.

— Божьи ноги, они погубят всех нас! — Король громогласно воззвал к трубачам и велел им трубить атаку. Потом он обратился к нам: — За мной! Скачем к госпитальерам, во весь опор! Дезе!

Мы скакали, и сердце мое пело от гордости, ведь за спиной у меня была сотня с лишним рыцарей. Зной, нестерпимый зной окутывал меня. Пот разъедал глаза, я моргал, стараясь смахнуть его. Тяжеленный шлем давил на макушку. В ушах гудело от рева труб и топота копыт. Сухой, как трут, язык прилип к гортани. Прямо передо мной поднималась и опускалась голова шедшего галопом Поммерса, чуть дальше я видел короля. Все, что было футах в тридцати или сорока, скрывалось в клубах пыли.

Мы ехали вдоль колонны. Видя, как мы проносимся в пыльном вихре, жандармы кричали, пока у них не пересыхало в глотке. Мы ехали вдоль колонны, горя желанием сойтись с врагами и истреблять их тысячами. Видимость была скверной, такой, что едва отличишь своего от чужого, но это не могло поколебать нашей решимости. Я начал думать, что мы — карающие ангелы, посланные Господом разметать поганых язычников, оскверняющих землю Утремера.

Король опустил копье, и, заметив это, я последовал его примеру. Поудобнее пристроив его под мышкой и сжав древко в кулаке, я выставил острие над правым ухом Поммерса, готовый взять противника на прицел. Внезапно мы выскочили туда, где не было обволакивавшей пыли. Справа от нас сошлись в жестокой схватке сотни турецких всадников и госпитальеров. Слева мамлюки пускали стрелы в поредевшие отряды жандармов. Гонец не ошибся, подумал я. Мамлюки спешились, чтобы удобнее управляться с луками.

Ричард повел нас прямо на них, не медля ни мгновения.

Большинство турок не заметило нашего приближения. Мы ворвались в их ряды, как клин, расщепляющий полено. Мы косили их дюжинами, нанизывали на копья, секли и рубили жадными до крови мечами, топтали подкованными железом копытами. Перепуганные, завывавшие от страха, взывавшие к своему богу о помощи, сарацины делали все, только не сражались, что упрощало их истребление.

Я направлял Поммерса то в одну сторону, то в другую, отсек вскинутую руку турку, пытавшемуся встать, и обезглавил второго, кинувшегося на меня с палицей. Вместе с королем мы налетели на шайку из шести-восьми человек. Те бросились врассыпную, как свиньи из загона. Двое последних оказались нерасторопными: Ричард прикончил одного, я — другого. Противников хватало, так что гнаться за оставшимися не было смысла. Вместо этого мы поспешили на помощь рыцарю, в одиночку отбивавшемуся от трех турок.

Первому я раскроил череп, второго король проткнул так, что меч вонзился в спину и вышел спереди, между ребрами. С третьим рыцарь расправился сам. Он отрубил ему правую руку, а затем, пока несчастный смотрел в ужасе на фонтан крови из культи, добил его уколом в грудь.

— Благодарю, сир! — воскликнул рыцарь. Это был Торн.

Ричард отсалютовал ему клинком и наскоро оценил обстановку: пешие мамлюки пришли в полное расстройство, что позволило жандармам продолжить путь. Тогда он погнал Фовеля к главному отряду противника, бившемуся с госпитальерами.

— Дезе! — взревел король.

— Вперед! — крикнул я Торну и ударил Поммерса пятками, бросая его вслед. Я угадывал, как слева и справа пристраиваются всадники — это были другие придворные рыцари. За ними подтянутся и остальные, подумал я, имеющие отличную выучку и привычку к порядку и подчинению — все, что определяло нашу жизнь.

Мы галопом скакали за королем, по пути обратив в бегство толпу не менее чем из пятидесяти турок, оказавшуюся на нашем пути. После чего, охваченные холодной яростью битвы, поспешили на выручку сражающимся госпитальерам. Добравшись до места, мы смешивались с монахами-рыцарями и пробирались мимо них, чтобы схватиться с неверными.

Пыль и зной. Пот и кровь. Крики людей, звон клинка о клинок. Постоянное движение: Поммерс идет вперед, поворачивает, уклоняется, бьет копытом. Правая моя рука поднимается и опускается, колет, рубит. Левая рука щитом прикрывает туловище и сжимает поводья, управляя конем. Все мое существование сводится к этим действиям. Мне некогда думать, некогда осмыслить следующий шаг. Единственная моя цель — защищать короля и убивать турок.

Наш молниеносный удар, когда мы вынырнули из клубов пыли и рядов госпитальеров, застал мамлюков врасплох. Легкая конница при любом раскладе, скорее всего, не выстоит против тяжелой, а с учетом набранного разгона мы разметали врага, как зимний шторм разбивает засевшую на камнях лодку. Всякое подобие строя исчезло. Неверные и думать забыли про боевой порядок и полностью утратили желание сражаться. Все, что у них осталось, — это природное стремление выжить.

Турки рассыпались и побежали, бросив раненых и безлошадных, невзирая на