Звездная река - Гай Гэвриэл Кей

Она не знала тогда и не знает сейчас, при свете утра, после его ухода, что это все означает, что это может означать, если вообще что-то означает, но знает, что этого не было в ее жизни до того, как она стояла на балконе и увидела его у фонтана. Шань решает, что не в состоянии ясно мыслить, но сегодня она ощущает весь мир и свое тело как нечто новое, даже среди руин Синаня.

После полудня от него приходит письмо, написанное сильными, четкими иероглифами, в котором он благодарит ее за вино. Она смеется, читая его.

Той ночью он снова у нее во дворе и у нее в комнате, в ее объятиях, полный желания, которое ошеломляет. После любовных объятий он рассказывает о себе – как человек, у которого никогда раньше не было такой возможности. Она узнает о Шэнду и о его родителях, о бамбуковых мечах и учителе, который уехал во время засухи.

Она узнает о том, как он покинул тот мир, который знал, еще совсем мальчишкой, после того, как убил семь человек и сам стал разбойником. А потом о том дне, когда он ушел и оттуда. Он рассказывает ей – как тогда в Ханьцзине, – как он почувствовал, что вся его жизнь отправляет его в полет, как копье, в сражения на севере. За возвращение из былой славы. Он говорит, что вся его жизнь вела его к этому, он это чувствует, но не может объяснить.

Но ее рука снова скользит по его спине (ее так и тянет туда, она ничего не может с собой поделать, ей все время хочется водить пальцами по иероглифам), и она уже знает это о нем.

Он просит ее (никто никогда не просил) рассказать о своей жизни. Она отвечает:

– Может быть, в следующий раз? Сейчас мне хочется заняться тем, для чего не нужны разговоры.

– К нам снова вернулась «Темная девушка»? – спрашивает он с легким смехом, но слышит, как меняется ее голос, понимает, что он возбужден, и ей приятно, и одновременно ее пугает, что она может так воздействовать на него всего несколькими словами.

– Она никуда не уходила, – отвечает Шань.

Луна восходит и снова уплывает из окна. Мужчина снова уходит от нее, как должен. Еще одна записка приходит в конце утра, туда, где она сидит за своим письменным столиком. Она очень устала. Она понимает, почему.

В письме он сообщает, что его вызывают в Ханьцзинь, ко двору, он должен уехать сегодня утром. «Все, что я сказал тебе, – правда», – пишет он.

Он сумел уйти от дайцзи только благодаря ей, так он сказал. И еще: «Я твой до конца дней».

Линь Шань, умная женщина, слишком высокая и худая, слишком образованная для женщины – позор, как многие говорят, для ее пола – никогда так не думала о себе. Как о человеке, которому могут сказать такие слова. «Это дар», – думает она. В мире появилось нечто такое, чего никогда не было прежде.

* * *

Собственно говоря, этот вызов оказался обманом. Он пришел не от императорского двора.

Дайянь узнал об этом только через несколько дней. В то утро, получив этот вызов, он поехал на восток, снова один, потому что ему было необходимо побыть одному со своими мыслями.

Цзыцзи догнал его, тем не менее, на своем новом коне, отнятом у сяолюй. Он вернулся в казармы накануне вечером и сразу же отправился на восток – но с этим все в порядке. Когда с ним Цзыцзи – все в порядке.

Он сомневался, не скрыть ли от него отметки дайцзи, зная, что Цзыцзи всегда боялся женщин-лис, была у него в юности какая-то история, но в этом не было смысла – все равно он бы их увидел в конце концов.

Поэтому он показал их другу в первую же ночь, готовясь лечь спать в имперской гостинице, и рассказал ему правду о том, что случилось в Ма-вае. Большую часть правды.

Цзыцзи встревожился, как он и ожидал. Как любой бы на его месте.

– Ты просто ушел от нее? Из-за того, что ты…

Из-за того спасительного якоря. Но это, Линь Шань, принадлежало только ему одному. Об этом следовало молчать. Он ответил:

– Ты ищешь причину. Иероглифы на моей спине. Она пометила меня теми словами, которые я ей сказал.

– Она просто отпустила тебя? Ты сумел это сделать?

Он сел в постели, явно потрясенный.

– Она назвала это подарком. Мне так не кажется. Может быть, это подарок.

– Каллиграфия…

– Императора. Я знаю.

– Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал?

Ошибка.

– Некоторые в казарме видели иероглифы, – ответил он. – Потом я взял бронзовое зеркало и посмотрел. Я не собираюсь их прятать. Возможно, мне это даже поможет каким-то образом.

– Иероглифы в зеркале, обратное отражение.

– Да, но стиль «Тонкое золото» можно узнать даже в зеркале.

– Она тебя отпустила? – повторил Цзыцзи с удивлением. И прибавил: – Мне это совсем не нравится.

– Я знаю, что не нравится, – сказал Дайянь. – Я этого не хотел, как ты понимаешь.

– Ты уверен? – спросил Цзыцзи. Странный вопрос. Потом он лег на бок и уснул или сделал вид, что уснул.

Через несколько дней их перехватили чуть западнее Еньлина. Это было сделано дерзко, прямо на имперской дороге среди ясного летнего дня.

Как раз перед тем, как появились люди и окружили их, Дайянь думал об отце. Он представлял его себе за письменным столом в управе, представлял более молодым, чем он должен быть сейчас. Таким, как много лет назад, когда его сын ушел из дома. Он думал об этом, о своем отце, когда скакал на коне сяолюй по дороге в далеком краю, гадая, увидит ли он его когда-нибудь снова.

Дунь Яньлу почти двадцать лет прослужил командиром личной гвардии бывшего первого министра Хан Дэцзиня. Конечно, в распоряжении первого министра были все стражники Ханьцзиня, и он мог также затребовать солдат армии императора. Но ему разрешили иметь сто человек личной гвардии, они носили мундиры, указывающие на их принадлежность, и Яньлу командовал ими уже давно.

Он до сих пор ими командовал, хотя теперь их количество сократилось до двадцати человек, после того, как министр Хан ушел в отставку и удалился в свое поместье возле Еньлина.

Его любимый старший сын, Хан Сень, сообщил стражникам, что они могут оставить службу, и им выплатят щедрое выходное пособие (это оказалось правдой) за их службу, в зависимости от того, как долго они служат первому министру.

В данном случае большинство предпочли поступить на службу в другие места, в столице, однако ни один не оказался в гвардии нового первого министра. Эти два человека слишком подозрительно относились друг к другу. Даже Дунь Яньлу, который не назвал бы себя очень проницательным, знал это.

Его сильными качествами были верность и постоянство. Он уважал сына, но любил отца. Он проклинал судьбу за то, что она послала слепоту старому человеку, заставив его покинуть двор, где он до сих пор был необходим, и уехать в отдаленное поместье.