Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

– Все, что тебе нужно знать об этих крайне расточительных и неэффективных проектах, ты мог бы выяснить у меня. Все эти проекты – результат непростительного, недопустимого злоупотребления полномочиями цензора. Каким-то образом Клавдий ухитрился обойти сенат и запустить руку в казну, чтобы финансировать осуществление своих незаконных измышлений.

– Но эти, как ты говоришь, измышления имеют своей целью благо Рима.

– Они имеют своей целью благо Клавдия – для него это прекрасный способ расширить свое влияние. Давая беднякам работу, он покупает поддержку тысяч граждан, считающих его благодетелем, и обогащает себя!

Кезон нахмурился:

– Ты обвиняешь его в присвоении общественных средств?

Квинт хмыкнул:

– Я бы не стал утверждать, будто такое невозможно. Ты молод, Кезон, и еще недостаточно повидал в жизни, чтобы судить о характере человека. Поверь мне, Клавдий не тот человек, с которым нам стоит общаться.

– Но ведь он такой же патриций, как ты или я, – возразил Кезон.

Помедлил ли Квинт, перед тем как ответить? Подумал ли о темном происхождении Кезона, потомка усыновленного найденыша? Так или иначе, он покачал головой.

– Клавдии всегда были тщеславными, с чрезмерным самомнением, но в старые времена они, по крайней мере, были крепки как скала в отстаивании патрицианских привилегий. Но Аппий Клавдий и тут пошел против традиции, сделавшись защитником интересов низших классов. О, на словах-то он безгранично верен патрицианским идеалам, но в душе этот человек – демагог. Он потворствует черни и заигрывает с опасными демократическими идеями, которых, скорее всего, набрался из извращенных сочинений греческих философов – недаром он ими так восхищается. Ему никак нельзя было доверять контроль над списками граждан.

– Но это его обязанность как цензора.

– Да, он обязан следить, чтобы они велись должным образом, но не должен устраивать махинаций. Он, конечно, скажет тебе, что просто реорганизует избирательные округа, чтобы граждане могли полнее реализовать свои права. Но эти попытки сделать выборы более демократичными, уменьшив возможность патрициев влиять на результат, таят в себе большую опасность! Основатели республики не пускали выборы на самотек, а тщательно организовывали процесс, чтобы древние фамилии, давно заслужившие особое место в политической жизни государства, сохранили свое влияние. Никакие попытки разрушить эту систему недопустимы. Она успешно служит Риму со времен рождения республики и прослужит еще двести лет. Если хочешь знать, молодой человек, еще хуже Клавдий распоряжается предоставленным ему как цензору правом заполнять вакансии в сенате. Все освобождающиеся вакансии заполняются его преданными сторонниками, причем среди этих новоявленных сенаторов появились даже сыновья вольноотпущенников! Подобная деградация сената была бы немыслима во времена моего деда. К чему мы пришли!

– Времена меняются, родич, – заметил Кезон.

– И редко к лучшему! Как только укореняется радикальная идея, никто не может предсказать, насколько быстро и насколько далеко она распространится. Подумай, например, о должности консула. Очень долгое время на эту высокую должность могли претендовать только патриции, доступ к ней плебеям был закрыт. Исключительное право патрициев на консульскую должность стало традицией, которая в конечном итоге приобрела силу закона. Но так называемые реформаторы повели против этого борьбу, и пятьдесят пять лет тому назад им удалось провести закон, по которому один из двух консулов мог быть плебеем. «Это вопрос справедливости, – заявляли реформаторы. – Если плебей достаточно умен, чтобы быть консулом, то почему бы и нет?» Но это было только начало. Тридцать лет тому назад реформаторы приняли еще один закон, и по этому закону один из консулов должен был быть плебеем! К чему это приведет? Подобные перемены всегда происходят благодаря таким смутьянам, как Аппий Клавдий, баламутящим чернь и позорящим патрицианскую кровь. Клавдий – опасный человек. Тебе лучше держаться от него подальше.

Кезон вздохнул:

– Достойный Квинт, постарайся меня понять. Я полностью разделяю твои политические воззрения, да и как могло быть иначе – ведь именно эти идеи с детства внушал мне отец. Но так же как мне удалось убедить отца разрешить работать у Клавдия, я надеюсь, что смогу убедить тебя снять свои возражения. У меня нет ни малейшего намерения помогать или содействовать Аппию Клавдию в каких бы то ни было планах по возмущению черни или приобретению простонародьем дополнительных прав. Но акведук и новая дорога будут построены, несмотря на твои возражения, и я хочу принять участие в их строительстве. Это даст мне полезный опыт и знания, а если, как ты говоришь, такие проекты способны приносить еще и политические плоды, то непонятно, почему пожинать их должен только Клавдий. Почему Фабию нельзя поучаствовать в этом изнутри, изучить, как все это работает? Понятно, что сейчас мне до Клавдия далеко, но в предстоящие годы дорог и акведуков наверняка будет строиться все больше и больше, и почему бы во главе такого строительства, со всеми вытекающими из этого выгодами, не оказаться Фабию?

Квинт покачал головой:

– Ты избрал опасный путь, Кезон. Строительное дело и механика – умения полезные, тут спорить не о чем. Но Клавдий – человек хитрый, коварный, умеющий привлекать сторонников. Он может внушить тебе свой образ мыслей.

– Уверяю тебя, родич, ничего такого не произойдет. Тебя успокоит, если я пообещаю тебе, что не выучу ни одного греческого слова? Это будет легкое обещание, поскольку я все равно, похоже, неспособен их запомнить.

Квинт выдавил слабую улыбку.

– Кезон, Кезон! Ладно. Раз уж ты добился согласия своего отца, я возражать не стану, по крайней мере публично. Буду держать рот на замке и надеяться на твой трезвый ум.

Он бросил взгляд на восковые персоны в нишах.

– Всегда помни своих предков, Кезон, и сохраняй достоинство твоего имени!

Не помедлил ли он снова, когда перевел взгляд с лиц покойных Фабиев на лицо Кезона, явно не отмеченное чертами фамильного сходства?

– Но я попросил тебя прийти по другой причине, – сказал Квинт. – У меня есть кое-что для тебя, если, конечно, ты еще заинтересован. Пойдем со мной.

Кезон последовал за ним в комнату, где стены были уставлены книжными шкафами, набитыми свитками. На столах лежали развернутые для прочтения документы, уголки которых придавливали специальные грузы. Библиотека Квинта Фабия была меньше, чем библиотека Аппия Клавдия, и, главное, совершенно иной по содержанию. Здесь невозможно было найти греческого текста или тома, относящегося к истории иноземных народов. Все документы в библиотеке Квинта Фабия касались юридических вопросов, прав собственности, денежных сделок, семейной истории или генеалогии.

– Ты, помнится, высказал интерес к материалам того давнего расследования, которое я проводил в качестве куриального эдила в связи с массовыми отравлениями. Оказалось, они несколько разобщены, но мне удалось собрать их в одном месте.