Дикие карты. Книга 5. Блеф - Мелинда М. Снодграсс

Он замолчал, ожидая возражений, но она не стала этого делать. Гимли достал охапку салфеток из кармана и высморкался. Ухмыльнулся.

– И ты подозреваешь то же самое, – продолжил он. – Я уверен в этом, блин, иначе ты бы тут не стояла так долго и не слушала бы меня, думай ты по-другому. Ты хочешь заполучить мою маленькую посылку потому, что она докажет, что это правда.

– Доказательства – штука туманная. Погляди на Гэри Харта. Никому не надо было «доказательств», достаточно было отсутствия опровержений.

– Есть доказательство того, что у него Дикая Карта. Кровь. А у меня есть кровь Хартманна.

Гимли достал пиджак, который привезла в Нью-Йорк Миша. Развернул на столе тряпку с пятном крови и рассказал Кристалис всю его историю. Когда он закончил, ее прозрачная кожа покрылась легким румянцем. Переплетения кровеносных сосудов расширились и запульсировали от возбуждения. Гимли засмеялся, несмотря на болящую от простуды голову.

– Это твое, даром, – сказал он. У него начался приступ кашля. Дождавшись, когда приступ закончится, Гимли вытер нос рукавом, – Ты меня знаешь, Кристалис. Я могу сделать много что, но я не вру. Если я говорю тебе, что это кровь Хартманна, это правда. Но этого недостаточно, если не добавить кое-что еще. Тебе просто надо что-то с этим сделать. Интересует?

Она взялась за ткань пальцами, нерешительно коснувшись пятна крови.

– Давай-ка это останется у меня, – сказала она. – У меня есть друг, который сделает анализ крови. На это уйдет пара дней. Если это кровь туза, то тогда да, мы договорились.

– Я тоже так думаю, – сказал Гимли. – И это значит, что у тебя еще что-то есть на Хартманна, так ведь? Позаботься об этом пиджаке. Свяжусь с тобой позже. А сейчас пойду домой, помру на хрен.

Вторник, 23.45

Гимли трясло от озноба, когда он ушел от Кристалис. Сюда он приехал на грузовичке Напильника, но сказал джокеру, что обратно вернется сам. Хрен с ним, с риском, сказал он. Устал я играть в беглого. Просто буду осторожен.

Он вышел из «Кристального дворца» через заднюю дверь, в переулок, в котором воняло прокисшим пивом и протухшей едой. Живот свело спазмом, он почуствовал тошноту. Опершись одной рукой о дампстеровский контейнер, стоял, тяжело дыша. Первой волной его желудок опорожнило полностью, второй приступ пошел всухую. Но лучше не стало. Живот все так же сжимало в узел, мышцы болели так, будто его отколошматили, а озноб стал еще сильнее.

– Вот блин, – выдохнул он. Сплюнул.

Лучше бы он послушал Напильника и позволил ему подождать его. Оттолкнувшись рукой от контейнера, медленно пошел в сторону склада. Шесть кварталов, чтоб их. Не так уж далеко.

Он прошел четыре, когда желудок взбунтовался снова. На этот раз было куда хуже. В желудке уже ничего не было. Пытаясь не обращать внимания на тошноту, Гимли пошел дальше.

– Боже! – вскрикнул он. Его лицо перекосилось от неожиданной боли. Такой сильной, что он рухнул на колени позади стоящих в ряд мусорных баков, с трудом пытаясь дышать в перерывах между приступами тошноты. Внутренности горели, голова пульсировала от боли, пот пропитал одежду. Он принялся колотить кулаками по асфальту, пока они не покрылись кровью, пытаясь отвлечь себя от боли внутри болью снаружи.

Становилось все хуже. Казалось, каждую мышцу его тела свело судорогой, и Гимли завопил, издав пронзительный, нечеловеческий вопль. Начал кататься по земле, корчась. Мышцы его тела сокращались сами по себе, руки дергались, кулаки сжимались, спина выгнулась от боли. От неконтролируемого резкого напряжения бицепса и трицепса сломалась плечевая кость, и ее зазубренный край вспорол кожу. Кость болталась прямо перед его глазами, будто живое существо, раздирая края раны. Внутренности горели так, будто их полили кислотой, но боль начала стихать, и это пугало его еще больше. Начинался болевой шок.

Судороги внезапно прекратились, и он остался лежать в позе эмбриона. Гимли не мог пошевелиться. Попытался усилием воли моргнуть, согнуть палец, но понял, что совершенно не контролирует свое тело. На мгновение ему показалось, что все закончилось. Кто-нибудь найдет его, кто-нибудь должен был слышать его вопли. Обитатели Джокертауна хорошо знают, что делать. Отнесут его к Тахиону.

Но все еще не кончилось. Сломанная рука торчала прямо у него перед глазами, и он увидел, как торчащий из нее обломок кости начал растекаться, как свеча, которую положили в печку. Он почувствовал , как его тело становится мягким, расползается, будто превращаясь в жидкость. Кожа надулась и вспухла, как воздушный шар, распираемый потоком кипящей воды. Он хотел закричать, но не смог даже открыть рот. И глаза. Мусорные баки, сломанная рука, стена – все растворилось и исчезло. Мир померк, а потом исчез вовсе. Он не мог вдохнуть. Почувствовал, что задыхается, не в состоянии вдохнуть воздух.

По крайней мере, у Кристалис есть этот долбаный пиджак. Мысль эта поразила его своей окончательностью.

Раздался звук, похожий на звук рвущейся бумаги, который отпугнул любопытную крысу, подбиравшуюся поближе к странному объекту, лежащему на земле. Гимли не видел и не слышал его. Лишь почувствовал, будто добела раскаленная кочерга пронзила ему спину. Посередине его спины появилась небольшая трещина. Она медленно росла, и его плоть разрывалась, расходясь в стороны длинными рваными дырами.

Пребывая в беззвучной пустоте, наполненной отчаянием, Гимли подумал, не умер ли он уже и не попал ли в тот самый вечный ад, который Миша предрекала ему и всем остальным джокерам. В его мыслях родился беззвучный крик, проклятие Мише, проклятие Хартманну, проклятие Дикой Карте и всему этому миру.

А потом он погрузился в спасительное небытие.

Среда, 12.45

Видение наяву настигло ее, когда она открывала дверь склада. Покрытая граффити краска на стене поплыла перед глазами, дверь осела, будто свинцовая фигурка, которую бросили в огонь.

Во тьме она услышала смех – смех Хартманна. Перед ее глазами дергались ниточки, на которых висели марионетки. Миша отпрянула, ниточки натянулись и рванулись вверх. Она увидела, что на ниточках болтается сутулая фигура. Злоба, которой было искажено лицо фигуры, ошеломила ее. Прыщавое мальчишеское лицо, но оно было наполнено таким первородным злом, что, казалось, само его дыхание было отравленным. Она помнила это лицо по прошлым видениям. Кривая жестокая ухмылка, глаза, горящие предвестьем боли. Создание глядело на нее, дергаясь на ниточках, безмолвно, на одном месте. И раскатами грома грохотал смех Хартманна.

А потом все исчезло. Вот дверь, вот ее рука, уже готовая повернуть ключ.

– Аллах, – тихо сказала она и покачала головой. Но это движение не помогло ей избавиться от чувства нависшей угрозы. Образы видения все еще стояли перед ее глазами, она слышала, как колотится ее сердце. Щелкнул замок, и она широко распахнула дверь.

– Гимли? – окликнула она. – Привет.

Внутри склада было темно, как в ее видении, и пусто.