Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть четвертая - Вера Камша

– Я уже два раза понимал, третьего мне не выдержать! Ничего, в жизни и другого хватает, а жениться я женюсь. И Жозине обещал, и Октавию дом нужен, а не… казарма! Может, и твоего Райнштайнера с невестой помочь попрошу, или вообще Валме. Ирэна любит лилии?

– Не знаю… Зачем тебе?

– В Старой Эпинэ они с чего-то разрослись, очень красивые, и цветут до самой зимы. Я такие только в Старом Парке видел, у водопада… Вдруг подарить захотелось. На счастье.

Подарить и забыть, всё забыть! И старое глупое объяснение, и оказавшиеся мороком сны… Ирэне, теперь уже Ариго, пойдет улыбаться одними глазами, прикрыв лицо веткой лилии.

– Я хочу, чтобы вы были счастливы. Оба! – Иноходец решительно поднял полный стакан. – Живите! Забывайте смерть и живите!

– Спасибо! – Ариго выпил и со стуком поставил стакан. Наверняка ему хотелось ответить, но он не знал, что. Роберу тоже хотелось вывалить кучу распирающей грудь чуши, но было жаль тишины и осознания того, что брата он, кажется, нашел. Брата, а возможно, и сестру… Если Ирэна счастлива, она забудет то, что никуда не вело.

Жизнь, когда ее объездишь, становится справедливой. Кому жить, если не Вольфгангу? И пусть ругается, зато цел!

– …же велел тебе убираться к Змею!

– Я и убрался, но змея не было, а червяк не справился.

– Как ты уломал эту засушину?

– Если вы о Карлионе, то уломать его у меня не вышло, так что я его застрелил.

– Что?! Ты застрелил Карлиона? Генерала Талига?!

– Пришлось. Он мешал мне и вредил Талигу.

– Где он сейчас?

– Кто?

– Карлион.

– Не узнавал, но адъютантов покойный подбирал тщательно, вряд ли они его выкинули.

– Прекрати валять дурака! Ты хоть понимаешь, что натворил?! Леворукий с ним, с Карлионом, тем паче Хайнрих отцепился, но полковник не может прилюдно убить генерала, каким бы тупицей и трусом тот ни был! Армия, Рокэ, держится на подчинении, иначе это не армия, а стадо, стая, шайка… Да, мы по твоей милости выскочили из одной ловушки и тут же угодили во вторую. Рокслею придется тебя арестовать хотя бы временно, а тебе или отдать шпагу, или… Надеюсь, ты не станешь драться?

– Я тоже надеюсь. На Рокслея, он достаточно сообразителен. Сударь, давайте начистоту, один из талигойских генералов погиб бы в любом случае, и уж лучше Карлион, чем вы. То есть не лучше, а вообще хорошо. Что до формальностей, то Талигу без Кэналлоа придется скверно, а верность Кэналлоа – это верность соберано…

– Наглый щенок!

– «Бой графа фок Варзов – мой бой…»

– Это-то мне и не нравится! Рокэ, убить могут кого угодно. Меня, тебя, Рудольфа, короля, главное, чтоб оставался Талиг.

– И Бергмарк, ведь вы ее командор.

– С тобой нельзя разговаривать серьезно!

– Можно. Утром у вас это получилось, а сейчас все слишком хорошо, и я прихватил «Черную кровь»…

– Мальчишка! Ты меня в гроб вгонишь.

– Только не вас!

– Вы трогательны уже несколько минут, и вы меня вспоминали, я слышал!

Робер вздрогнул, обернулся и узрел Валме, отчего-то с сосновой веткой в руке.

– Рокэ меня выставил, – жизнерадостно объяснил наследник Валмонов. – Бывший оруженосец, видите ли, имеет привилегию сидеть ночью у гроба господина, пусть и бывшего, в одиночку. Правда, Котика он не прогнал… Продолжаете сравнивать?

– Нет, выясняем отношения.

– Получается?

– Вроде бы… Марсель, может, ты скажешь, почему Катарина так долго не писала Жермону? Она ведь его любила, я точно знаю!

– Видимо, потому и не писала. – Марсель придирчиво оглядел стол и за неимением своей зелени выбрал черемуховую. – Любить обычно предпочитают живых. Иначе полагала разве что Мирабелла Окделл, ну так она была дамой исключительной.

– При чем тут она?

– Она-то ни при чем, но вот сам принцип… Мы тут люди свои и знаем, что письмо графа Ариго про наследника подделали. И кто подделал, тоже знаем. Вспомни королева брата прежде времени, могла бы повториться история с Джастином.

1 год К.В. 24-й день Зимних Скал

– Вам не хочется на праздник? – Селина в голубом платье стояла на лестнице, держась за перила. В той же позе, что и мама на своем любимом портрете, только там ступени были мраморные, а за спиной цвели вишни или сливы.

– Хочется, – живо откликнулся Фельсенбург, – хотя просто где-то посидеть мне хочется больше. Помните, как мы сидели, когда на нас напал корнет Понси?

– Помню, – девушка улыбнулась. – Вы тогда прочли очень хорошие стихи, без Понси вы бы их не вспомнили. Я бы с удовольствием еще послушала, но если мы не пойдем на прием, бесноватые будут вести себя тихо, и их не выловят.

– Если они там вообще есть.

– Должны быть, – Селина, не дожидаясь помощи, взялась за шапочку. – Господину Юхану вчера в ратуше не понравилось, хотя он сделал все свои дела, а третьего дня его ничего не беспокоило.

– Вы говорили с Клюгкатером?

– Он заходил к отцу Филиберу, и я его попросила помочь мне купить подарки моей маме, Мэлхен, господину фок Дахе и еще одному господину, который у нас гостит. С господином Юханом очень хорошо ходить за покупками, потому что его нельзя обмануть.

– Несомненно, – хмыкнул Руппи, вообразив дошлую шкиперскую физиономию. – Но почему вы не попросили меня? Я же обещал Герарду во всем вам помогать!

– Я помню, – заверила Селина, надевая меховые уличные сапожки. Делала она это как-то диковинно, не садясь. – Вы бы стали платить за меня, мне, чтобы вас не обижать, пришлось бы согласиться, но тогда это были бы ваши подарки, а не мои. Кроме того, вы бы не стали торговаться и переплатили, а это хорошо, только когда покупаешь у бедных людей, чтобы им необидно помочь. Переплачивать богатым, особенно не слишком честным, неправильно, а мне были нужны дорогие вещи. Вы не волнуйтесь, у меня много денег, гораздо больше, чем надо.

– Большинство женщин вас бы не поняли!

– Ее величество не любила деньги, а маме они нужны, чтобы не просить у бабушки. Графиня Савиньяк меня бы тоже поняла, потому что Монсеньор… граф Лионель меня понимает сразу, а отца у них убили уже давно, значит, он набрался от мамы.

– Селина, сколько раз вам говорили, что вы необыкновенная?

– Все время говорят, только по-разному, одним это нравится, а другим – нет. Вы ведь знаете, что на улице скользко?

– Знаю, я только что чуть не свалился.