Что такое наука, и как она работает - Джеймс Цимринг

Важным и часто недооцениваемым фактором, проистекающим из социального характера науки, является потребность в небольшой (но постоянной) группе ученых с неортодоксальными и маргинальными убеждениями. Если бы каждый, кто принадлежал к господствующей школе мысли, просто работал в рамках существующей парадигмы, не было бы новых теорий, да и сами парадигмы не могли бы развиваться из поколения в поколение. Новые идеи не обязательно должны быть маргинальными или радикальными, они могут быть довольно консервативными, но новые консервативные идеи не могут вырваться за рамки существующих парадигм мышления. Идеи, рожденные на окраине, бросают вызов существующей системе убеждений и являются важными инструментами постоянного исследования целостности ГДМ и самого итеративного процесса. Конечно, никто не хочет, чтобы большинство мыслителей бросалось на второстепенные теории, поскольку это может привести к академическому хаосу. Скорее, небольшой процент маргинальных мыслителей необходим для поддержания достаточно разнообразного портфеля идей, который позволит время от времени обновлять теории.

Ученые, выдвигающие второстепенные теории, не часто удостаиваются внимания по нескольким причинам. Во-первых, хотя они защищают теорию или даже разрабатывают ее, они редко бывают теми, кто устанавливает ее достоверность. С 1500-х годов и до работ Земмельвейса в середине девятнадцатого века ряд ученых, в том числе Фракасторо, Кирхер, Левенгук, Андри, Брэдли и, вероятно, другие, предполагали, что некие маленькие сущности, слишком мелкие, чтобы их можно было увидеть человеческим глазом, вызывали заболевание через прямой контакт. Исследования Земмельвейса по поводу родильной горячки были лишь еще одним шагом в длинной цепи предположений. Его активный эксперимент (мытье рук и дезинфекция в больничных палатах) был проигнорирован и дискредитирован, хотя он привел к резкому снижению показателей смертности, что нельзя не заметить. Тем не менее идеи Земмельвейса были отвергнуты научным и медицинским истеблишментом, и он умер от жестоких побоев в психиатрической лечебнице. Позже Сноу и Пастер добавляли все больше и больше доказательств к теории микробов, пока Кох окончательно не «доказал это»[265] (хотя Басси проиллюстрировал этот принцип на шелкопрядах столетием ранее)[266]. Наука очень нуждается в мыслителях-маргиналах, хотя часто плохо с ними обращается.

Если авторитет — это зло для науки, тогда возникает вопрос: какова роль «научного авторитета»? Смешно полагать, что в науке нет авторитетов. Как природные явления и данные являются арбитрами достоверности научных представлений, так и отдельные ученые претендуют на роль арбитров, выносящих суждения о правильности теорий. Мало того, что ученые претендуют на авторитет сами, они получают его со стороны. На научные семинары приглашают экспертов для чтения лекций в своих областях. Журналы приглашают экспертов писать статьи, выражающие их взгляды. Существуют даже журналы, озаглавленные «Экспертные мнения в[вставить область исследования]», основанные на идее, что мнения признанных экспертов заслуживают публикации (что вполне может быть). Поскольку наука — это деятельность человека, включенная в социальную структуру общества, из которой она возникает, на определенном уровне развития невозможно избежать формирования как личного, так и общественного авторитета. История научного авторитета восходит к самым ранним истокам науки. Анаксимандр выглядит вдохновляющей фигурой именно потому, что он осмелился бросить вызов авторитету Фалеса, своего наставника, который был величайшим авторитетом того времени. Но, поступив так, Анаксимандр сам стал новым авторитетом.

Власть в науке никогда не принадлежала отдельным ученым. Уважаемые группы ученых (Национальная академия наук, Королевские научные общества и т. д.) считают обладание научным авторитетом своей основной функцией. Когда профессиональные сообщества ученых приходят к консенсусу в обсуждении какого-либо вопроса, вес их мнений может основываться на данных, но также определенно зависит от их экспертного статуса как части истеблишмента. Правительство, обычные граждане и сами ученые используют позицию этих экспертов для обоснования своих позиций. Журналист А. Дж. Либлинг однажды сказал: «Свобода печати гарантируется только тем, кто владеет ею». Хотя в свое время это могло быть правдой, изобретение Интернета дало печатный станок почти каждому, кто в нем нуждается. Однако в научном мире рецензируемые журналы являются единственным законным средством публикации достоверных научных результатов. Журналы обычно управляются редколлегией, состоящей из ученых, которые являются признанными экспертами в данной области, а сами статьи рецензируются экспертами в этой области, и поэтому авторитет, основанный на экспертных знаниях, определяет саму природу научной ценности.

Доминирование авторитетов в науке можно рассматривать как противоречие представлению о том, что между наукой и любой другой системой знаний есть принципиальная разница. Если, в конце концов, то, что мы принимаем за истину, является не чем иным, как экспертным мнением, то какая разница, является ли проводником власти религиозный, политический или научный лидер? Разве все в конечном итоге не сводится к авторитету, который провозглашает истину? Это, безусловно, разумное возражение и озабоченность, и в нем есть определенный смысл. Ответ на этот вопрос заключается в том, что авторитет — это культурная проблема социальной жизни. Существуют общепринятые нормы приемлемого и неприемлемого поведения в обществе. Эти нормы поведения устанавливаются самими обществами на основе мнений нынешних членов. На эти мнения сильно влияют исторические нормы и прецеденты, но они также меняются со временем. В настоящее время в западной науке прочно закреплены многие согласованные правила поведения и практики, которые обсуждались в этой книге. Авторитет в науке имеет иное значение, чем авторитет в других условиях. Научные авторитеты являются экспертами, в совершенстве владеющими знаниями в своей области науки, и хотя они формируют влиятельные мнения, их авторитет ограничен (по крайней мере, в некоторой степени) рабочими парадигмами их области, которые основаны на предыдущих научных исследованиях. Ясно, что точность или значение данных можно оспаривать, но нельзя просто изменить данные, потому что они не соответствуют желаемому результату (как это сделал Белый дом Буша, изменив заявления научных организаций). В науке авторитет опирается на фундамент научных исследований окружающего мира и обоснованную систему научных знаний, а не диктует свое мнение просто «потому, что я так сказал». В этом смысле он отличается от авторитета во многих других областях.

Поскольку западная наука — это социальная конструкция, выстроенная учеными и эволюционирующая со временем, она содержит семена собственного разрушения, посеянные в землю, из которой она произрастает. Ирония науки заключается в том, что научные авторитеты заявляют, что система научных убеждений основана не на человеческом авторитете, а на свойствах мира природы. Но это не что иное, как человеческий авторитет, недвусмысленно заявляющий, что нельзя делать выводы о знании, основанные на человеческом авторитете; такая власть может в любой момент изменить свое мнение и политику. Именно это произошло в сталинском Советском Союзе с теорией наследственности Лысенко. Научные методы развивались путем преодоления ошибок в нормальном человеческом мышлении, наблюдении, познании, рассуждении и т. д. Поскольку наше понимание человеческих ошибок продолжает развиваться, должен продолжать развиваться и научный метод. Следовательно, научные общества должны иметь возможность изменять нормы. Однако с властью (основанной на авторитете) также появляется возможность уничтожить себя. Наша научная культура может быть потеряна, если величайшие научные традиции будут утрачены последующими поколениями (как это произошло с Лысенко в Советском Союзе, хотя научная культура была восстановлена после смерти Сталина и ослабления власти Лысенко). Есть опасность, что система является тем, что люди говорят о ней, но, похоже, нет никакого способа обойти эту опасность. Нам остается только всеми силами стараться ее уменьшить. Это постоянная и актуальная проблема, и нам нельзя терять бдительность. Только данные по-настоящему беспристрастны. У общества есть право выбора, действовать или не действовать в соответствии с тем, что наблюдают ученые, но подтасовка наблюдений в угоду политической или религиозной власти всегда приводила к гораздо худшим ситуациям, чем согласие с наблюдениями ученых.