Сезон охоты на ведьм - Сергей Иванов

Затем под сводами зазвучала тягучая мелодия, и три голубоглазые блондиночки принялись выплясывать вокруг едоков, старательно копируя чужие па. Наверно, они считали, что исполняют «танец живота». Ну, полный комплект!

– Это называется жёлтым расизмом, – грустно сообщил Вадим. – Мерзкая штука, ничуть не лучше белого. Ещё есть чёрный – как аукнется, говорят. – Он хмыкнул: – «Дар Небес», надо же! Ты сам-то в это веришь?

– Я беру, что хочу! – прорычал Бату, рассыпая изо рта крошки. – Кто мне помешает?

– Здравый смысл, – ответил Вадим. – На крайний случай – хитрость. Без них ты по сей день доказывал бы по улицам, какой ты крутой, цепляясь к прохожим. А не сидел бы на верхотуре, поплёвывая на всех, кроме равных.

– Думаешь, тебя не обломаю?

– Может, да, – сказал Вадим, – а может – нет. Зачем рисковать? Ты ж не мальчик – знаешь людей. Вдруг я из тех безумцев, для которых честь дороже жизни. А то и вовсе блаженный. Тебе ещё не встречались такие? Не багатуры, нет, – просто иначе устроенные, «странники».

– Когда им вспарывали животы, – усмехнулся хан, – разницы не находили. Ты этого хочешь?

– Нет, – сказал Вадим. – Я пришёл говорить, а ты всё подбиваешь на склоку. И ладно бы по дороге, но ведь я уже пришёл. Или на Востоке больше не ценят гостя?

Насчёт монгольского гостеприимства он не был уверен – так ведь и Бату мог этого не знать. Почему не блефануть?

– Здесь тебя пальцем не тронут, – успокоил ордынец. – И на обратном пути крови не пустят – могу обещать.

Ну да, слыхали мы про бескровные казни!

– Топить поблизости негде, – задумчиво молвил Вадим. – Значит, придётся ломать позвоночник. Или тетивой задушите?

Бату зычно расхохотался.

– Это большая честь, – пояснил он. – Ты умрёшь как монгол.

– Скажи ещё: «почётная обязанность», – хмыкнул Вадим. – Знаешь, я буду возражать.

– Никому не нравится, – подтвердил хан. – Забыли люди честь.

– Люди не любят жестокости, – возразил Вадим. – Прошли те времена, когда она была на пользу. Древние монголы холмы складывали из голов, города вырезали вчистую – и где они теперь, кто их всерьёз принимает? Ты оскорбишь их память, если не сделаешь выводов из ошибок. Как утверждают умные люди, на мечах долго не усидишь.

– А мои вьетнамцы говорят: «один червяк весь суп изгадит», – возразил Бату. – Одного раздавишь – другим наука.

– Ещё китайцев вспомни! – хмыкнул Вадим. – И много они добились этой «народной мудростью», если миллионами сбегают куда подальше?

– Отсюда бежать некуда.

– Отсюда наверно, зато от тебя – есть. К тому же Брону, например, или в Крепость. Там места хватит, уж я знаю!

– В Крепость? – удивился Бату. – Дураки они, что ли?

– Если попробуешь затянуть гайки туже, чем в Крепости, какой прок будет в здешней «воле»? Вдобавок, там – гарантированный минимум, а что можешь гарантировать ты?

Каган забрал у наложницы полотенце, небрежно стёр жир с рук и лица, не глядя бросил ей на колени. Спросил:

– По-твоему, я слишком крут?

– Надо у подданных спросить.

– Чингиз сказал: великий должен стать ужасным, чтоб его почитали.

– По-моему, это был Ницше, – поправил Вадим. – Только у него говорилось про ужасную маску на лике величия, помогающую запасть в души.

– Всё равно хорошо, – хохотнул Бату, хлопая себя по ляжкам.

– Есть величие ума, души, духа, – перечислил Вадим. – Не помню ни одного грозного правителя, который одновременно был и великим – хотя бы в чём-то из трёх. Возвеличивали, правда, многих – со страху, из хитрости либо раболепия. Либо примеряя себя на ту же роль.

– Есть величие цели, – важно сказал каган. – И Небеса, которые избирают на земле любимцев. Когда великая цель подкрепляет вождя, он сам делается великим.

– Знаешь, что такое фанатизм? Был такой «Великий» фанатик – Пётр, который пытался выстроить государство, как памятник себе. За образец взял Запад, но не понял ни мотивов, ни тенденций, – только и хватило ума, чтобы копировать мишуру. А вот энергии оказалось в избытке. И уж столько на Руси лбов порасшибал, молясь чужому богу, – до сих пор аукается.

– Зато как его помнят!

– Как и Тэнгиза, Иоанна, Наполеона, нашего Кобу, – подтвердил Вадим, – хотя каждый из них купался в крови. Холопам свойственно обожествлять палачей, иначе придётся признать, что сами они не вполне люди. Впечатавшийся в гены страх трансформируется в поклонение – вполне холуйское качество. Однако времена холопов отходят в прошлое, и Адольфа, к примеру, уже редко поминают добром. Через поколение-другое, бог даст, всех тиранов станут почитать редкими мерзавцами, какими они и были. Или ничтожествами, волею судеб заполучившими «драконью» власть и наплодившими драконовские же порядки. Такой славы тебе недостаёт?

– Хочешь обидеть меня, гость? – свирепо осклабился хан.

– Даже не думал. Обижаются слабые, а тебя я слабым не считаю. Ты сильный, Бату, и умный, потому должен судить здраво – не как твои простодушные задиры-нукеры. И с Броном у тебя больше общего, чем с любым из ордынцев, – иначе как смогли вы ужиться в такой тесноте?

Взмахом широкой ладони хозяин отослал прочь наложниц – с их танцами, улыбками, заботой. Они упорхнули лёгкой стайкой, мелькая розовыми пятками. Следом убрались опахальщики, прихватив блюдо с чебуреками. Затем стихла музыка – как хорошо!

– Я сильный, а ты – кто? – набычась спросил Бату. – Пришёл ко мне и учишь! Считаешь себя сильней?

– У каждого своё понимание силы, – сказал Вадим. – Есть сила сильных, когда гордятся собой; а есть сила слабых, когда можно гордиться лишь стаей. И будь ты последней тварью, зато колхозом можешь смешать с грязью любого батыра. Почему, по-твоему, «державу» славят не одни надзиратели, но и поднадзорные? И отчего по Империи тоскуют столь многие? Они согласны остаться рабами, лишь бы другим было ещё хуже. Лишь бы весь мир боялся Империи – а значит, немножко и их. Какая сила нужна тебе?

– Обе, – сказал Бату. – Если я сумею сбить шавок в стаю, чтобы затравить ими тигра, – значит, я сильней любого зверя!

– Как вожак. Но не как багатур. И господином сможешь оставаться, пока не столкнёшься со стаей посильней. Тогда и тебе предложат выбор: покориться или умереть. А Шершни сильнее Орды. Если твоей силы не хватит это признать, скоро проиграешь всё: власть, гордость, свободу. И тогда тебе укажут место в пирамиде. Разве не лучше остаться равным среди первых?

– Вступив в союз с Росью?

– И с иудеями, – добавил Вадим. – И с сутенёрами, как ни тошно.

– А почему не с Шершнями?

– Потому что те не признают других конструкций, кроме пирамиды, и только ты разделаешься со всеми, как Шершни примутся за тебя. До той поры можешь тешить себя иллюзиями, надеясь на чудо, на избранность, на помощь Небес, – а Шершни ещё и подпоют, гладя по шёрстке. Только не забывай: верить в желаемое – удел слабых!