Цусимские хроники. Апперкот - Сергей Протасов

Из-за этого пришлось снова расходовать 120-миллиметровые снаряды. Правда, сначала боезапас броненосцев береговой обороны поберегли и ограничились только стрельбой с «Калхаса» и «Кореи». Однако желаемого эффекта это не возымело, и в конце концов пришлось пустить в дело даже дефицитные десятидюймовые фугасы, чтобы попытаться разрушить или поджечь то, до чего не удавалось дотянуться с земли.

Пока на берегу шел жаркий бой, на пробоину в корме подорвавшегося парохода при помощи шлюпок завели двойной пластырь, подкрепленный брусьями и прочими подручными материалами. Это остановило дальнейшее затопление судна и удержало его на плаву. Продолжая работы под постоянным обстрелом, ее заделали максимально надежно, насколько было возможно в чужом порту во время боя. Полной герметичности, конечно, добиться не удалось, поэтому качать воду приходилось все время. Но корма начала подниматься. По крайней мере, скорая гибель транспорту теперь точно не грозила.

Сидевшая на мели «Корея», всю вторую половину дня облепленная трофейными баржами, избавившись на время от пассажиров и части своего груза, самостоятельно сошла с камней и к наступлению темноты заканчивала обратную приемку содержимого своих внутренностей, потихоньку выдвигаясь к входному каналу.

Проведенный водолазами «Апраксина» осмотр пострадавшей носовой части транспорта выявил только две заметные вмятины вдоль киля, футов по тридцать длиной. Глубина прогиба листов обшивки не превышала одного дюйма, а швы течей не дали. Вода лишь сочилась через несколько ослабших заклепок, но это было некритично.

С «Быстрого» во время стоянки в порту отправили в котельные мастерские представительную делегацию под началом судового механика. Оснащение этих мастерских вызвало закономерную зависть, в сравнении с тем, что было в Такесики, да и во Владивостоке тоже. Кое-что удалось прихватить с собой.

В итоге к исходу дня на нем уже почти закончили внеплановые работы в третьей кочегарке. Теперь, благодаря добытым на берегу материалам и сноровке машинной команды, она вновь обрела способность работать на полную мощность, хоть пока и непродолжительное время и только в случае крайней нужды.

К вечеру доковые мастерские, батапорты доков, эллинги, слипы и все, что достраивалось на плаву, успели подготовить к подрыву. В военной и торговой гаванях, куда прорваться не удалось, минные катера вволю попрактиковались в торпедной стрельбе, отправив на дно все, что там нашли из серьезного и плавучего. При этом небольшой запас катерных самодвижущихся мин был израсходован полностью, а обслуга бортовых миноносок на транспортах, «пропустившая» их через торпедные трубы, буквально валилась с ног от усталости.

Получив доклад о готовности подрывных команд, начали отвлекающую атаку в устье реки Сасебо. Паровые катера с вооруженными винтовками матросами на борту вошли в торговую гавань и, пройдя ее насквозь, двинулись вверх по течению, обстреливая все казавшееся им подозрительным на обоих берегах. Но вскоре после начала своего рейда они уперлись в новый железнодорожный мост, с которого били пулеметы, и увидели перед собой спешно формируемую японцами баррикаду из затапливаемых поперек русла барж и лихтеров. Не став приближаться на действительно опасную дистанцию, ее и сам мост обстреляли из 47-миллиметровых пушек, виляя поперек русла в непосредственной близости до получения сигнала на отход, после чего просто сплавились вниз по течению, все так же паля во все стороны.

По замыслу штаба, эта вылазка должна была вынудить японцев перебросить часть сил на парирование возможной высадки в самом городе, прямо на набережные, которых, кстати говоря, не наблюдалось вовсе. С обеих сторон были только песчаные да галечные речные берега, довольно сильно захламленные (что вообще-то не свойственно японцам), густо подернутые ивняком, из-за которого проглядывали ряды черепичных или даже соломенных крыш.

Довольно часто попадались деревянные пристани с пришвартованными лодками и джонками, которые неизменно дырявили из всего, что было на борту катеров. При этом щепки от них и куски бревен, досок и бруса от причалов постоянно крошились в воду и подхватывались течением, так что обратно в гавань порта катера вынесло уже в окружении многочисленных рукавов свежерасщепленного деревянного хлама.

Насколько удалось отвлечь противника таким «хулиганством», так и осталось неизвестным, но после начала речной вылазки, под прикрытием плотного артиллерийского огня приступили к обратной амборкации. Одновременно был отдан приказ об уничтожении заминированных объектов. Грохот этих взрывов, сопровождавшийся тучами поднимавшейся пыли от рушившихся строений, перекрывал не только не прекращавшееся ни на секунду частое хлопанье винтовок и треск пулеметов, но и стрельбу батарей и корабельных пушек.

Когда вечерние сумерки совсем сгустились, десант уже вернулся на корабли. В порту полыхал большой пожар, в котором что-то еще взрывалось. Морской и минный арсеналы, так и не взятые полностью под контроль пехотой, после обстрела главными калибрами с броненосцев береговой обороны тоже горели, озаряя скатывавшиеся в бухту склоны гор вспышками бесконтрольных детонаций. А вот армейские склады на восточном берегу гавани японцы все же смогли потушить, хотя им и пытались мешать. Наспех подожженные угольные кучи, почти сразу у нас отбитые, – тоже.

Как показал беглый осмотр, все суда, затопленные своими командами в порту, можно было сравнительно легко и быстро вновь ввести в строй, поскольку из-за небольшой общей глубины, палубы и надстройки самых крупных из них оказались выше уровня воды. Так что они были преданы огню, что гарантировало их вывод из строя по крайней мере на месяц.

Четыре больших японских парохода, взятых как трофеи, к этому времени уже вывели в залив. Для них скомплектовали экипажи из остатков команд погибших миноносок и прорывателей, которые сейчас активно их осваивали. Это были совсем новые суда тоннажем от 5500 до 6000 тонн, спущенные на воду от двух до четырех лет назад, с ходом в 12–15 узлов. Груз в трюмах, состоящий из разнообразных армейских припасов, обладал немалой ценностью. Угля на каждом имелось достаточно, даже для перехода вокруг Японии.

Миноносцы № 206, 202 и «Блестящий» сразу подали концы на трофеи, так как сами передвигаться все еще не могли, а все наши были заняты обеспечением войск на берегу. Теперь они держались за кормой «Санье-Мару» и «Хейко-Мару» с заведенными буксирами. «Жемчуга» должен был тянуть домой третий трофей – быстроходный грузопассажирский «Аризона-Мару». Мощности его машин должно было хватить с запасом.

Четвертый приз – «Кацураги-Мару», как выяснилось, несколько пострадал от действий своей команды и не мог теперь развивать полной мощности механизмов. Предполагалось, что он будет в состоянии идти не более чем семиузловым ходом, существенно стесняя действия эскадры. По этой причине его, в конце концов, начали готовить к затоплению во входном канале Сасебской бухты.

Машины и котлы заминировали, а груз конского фуража, ячменя, вяленой и копченой рыбы и разборных деревянных пятидесятиметровых понтонов пролили имевшимся в трюмах маслом, подготовив к поджогу. Часть понтонов (которые были на верхней палубе), соблазнившись простотой и практичностью конструкции, перегрузили на «Кацураги-мару», ошвартовавшись к его борту, пока минеры с «Жемчуга» колдовали в низах.