Свидетель защиты. Шокирующие доказательства уязвимости наших воспоминаний - Кэтрин Кетчем

Она взглянула на свои ладони, лежащие на коленях.

— Наша жизнь уже никогда не станет прежней. Мы тоже жертвы, и непонятно почему. Мы не знаем почему. Мне очень жаль тех пострадавших и их семьи, я понимаю, какое это горе. Но вот в газете сын одной из пострадавших сказал, что, если бы он встретил Тайрона на улице, он схватил бы палку и дубасил бы его по голове. Когда я это прочитала, я готова была заплакать. По этим улицам ходит кто-то, кто готов бить по голове моего мальчика. Откуда мне знать, когда это произойдет? Как я могу остановить это? — Она протянула руку ко мне и мягко тронула кайму на рукаве моей блузки. — Я могла бы пришить этот кантик, если бы он оторвался. Матери умеют чинить одежду. Я накормила бы вас, если бы вы были голодны. Я забочусь о своих детях, я люблю их, понимаю их, учу их тому, что правильно и что неправильно. Но я не в силах справиться с тем, что происходит с Тайроном. Я не могу ничего сделать, чтобы помочь ему, и у меня такое чувство, будто я бросаю его в беде.

Иногда просто возникает ощущение, говорят адвокаты, когда я спрашиваю их, почему они думают, что их подзащитный невиновен. Факты впрямую не свидетельствуют о невиновности, но вы просто чувствуете это. Я приучала себя с осторожностью относиться к эмоциям, которые могут искажать реальную картину, старалась быть настолько объективной, насколько это возможно. Но, сидя под весенним солнцем во дворе у дома Бриггсов и ощущая накал эмоций, которые терзают их семью, я едва ли могла оставаться бесстрастной и невозмутимой.

* * *

21 мая 1990 года, в третий раз за четыре года, Тайрон Бриггс занял свое место за столом защиты, лицом к своим обвинителям. Его новые защитники, Джефф Робинсон и Майкл Йариа, выглядели уверенными и приветливо беседовали с представителями обвинения Ребеккой Роэ и Джеффом Ларсоном. Тайрон наблюдал за ними, лицо его выражало замешательство — как они могут быть такими спокойными и беспечными? Ведь на кону стоит его жизнь.

30 мая я прошла по коридору девятого этажа здания суда округа Кинг в зал № 965, где проводились заседания судьи Дональда Хейли, открыла дверь, на которой висело рукописное объявление «Свидетели в зал суда не допускаются», заняла место в первом ряду, рядом с Джоан Спенсер, и шепотом спросила ее: «Как дела?» Она ответила шепотом «Прекрасно!» и написала на листочке: свидетельница Джейн Доу, нападение на которую произошло 24 ноября, сегодня утром заявила, что это определенно был не Тайрон. И у нас есть след окровавленной обуви!

Я выслушала нескольких свидетелей защиты, говоривших о заикании Тайрона и о том, как выглядел нападавший. Одна из свидетельниц, подруга детства Тайрона, несколько лет назад уехавшая в Джорджию, заявила, что она была знакома с Тайроном семь лет и он всегда заикался, всегда. Независимо от того, спокоен он был или взволнован, или в стрессовой ситуации, заикался он всегда.

Я наблюдала за присяжными. О чем они думают? Какое решение они примут? Я смотрела на помощника шерифа, сидевшего в сторонке в углу зала и листавшего свой ежедневник. Сторона защиты взирала на свидетелей, в то время как сторона обвинения что-то яростно черкала в своих блокнотах. Судья Хейли откинулся на спинку стула, держа в руках очки. Это был тот же судья, который не разрешил мне дать показания при первом судебном разбирательстве. А если бы он позволил мне тогда выступить с показаниями… это бы что-нибудь изменило? Сидел бы теперь Тайрон за столом защиты?

В тот день мы с Джоан обедали в закусочной на площади Пионеров, в нескольких кварталах от здания суда. Она рассказала мне о свидетельнице Джейн Доу, нападение на которую совершил человек с кухонным ножом, который требовал у нее кошелек. Нападение произошло в восемь часов утра 24 ноября 1986 года, за четыре дня до того нападения, в котором обвинили Тайрона, и всего в одном квартале от места двух других нападений в Харборвью. В своих показаниях Джейн Доу заявила, что Тайрон Бриггс весьма похож на напавшего на нее человека, но у нападавшего не было родимого пятна, он не носил кудри «джери», был старше и у него были веснушки. Тайрон Бриггс определенно не тот, кто напал на нее.

— Как же защита нашла эту свидетельницу? — спросила я.

— Ларри Дейли, частный детектив, узнал о ней только месяц назад, — сказала Джоан. — Представители защиты получили поручение суда изучить в полицейских компьютерах рабочие журналы и донесения от информаторов. Эрик Бриггс рассказывал мне, что, когда Дейли прибыл в полицейский участок, ему сказали, что у него всего пятнадцать минут на просмотр этих документов и ему не дадут никаких записей. Но он увидел упоминание об этом нападении и запомнил имя и номер телефона этой женщины. Когда он позвонил ей, она сказала: «Я всегда удивлялась, почему полиция ни разу не обратилась ко мне?»

— Какая удача! — воскликнула я.

— А потом у нас появился отпечаток обуви со следами крови, — сказала Джоан. — Это из той квартиры, где произошло нападение 18 декабря, ну когда вбежал Карл Вэнс и наставил на мужчину пистолет. След обуви не принадлежал ни жертве, ни Карлу Вэнсу, а кроме них в этой комнате был только нападавший. Человек из криминалистической лаборатории штата засвидетельствовал, что след оставлен мужской обувью размера 39,5-41. У Тайрона размер обуви 43.

— И никого больше в той комнате не было? — спросила я.

— Это была пустая, свободная квартира. Потом туда заходила полиция, но надо полагать, они-то понимали, что не нужно ступать в лужи крови. — Джоан криво улыбнулась. — Но это меня уже не удивило. Полиция с самого начала работала неумело. Пять преступлений — и они не сумели добыть ни одного, даже малого вещественного доказательства, ни даже отпечатка пальца или нитки от одежды!

— Джоан, — сказала я, стараясь тщательно подбирать слова, — а если и этот состав присяжных вынесет Тайрону обвинительный приговор, изменится ли тогда ваше мнение?

— Нет, абсолютно, — ответила она.

— А что могло бы вас убедить?

Она на миг отвела взгляд в сторону окна, аккуратным наманикюренным ноготком прижала нижнюю губу.

— Если бы у них были какие-либо вещественные, неопровержимые доказательства, я бы изменила свое мнение. Но у них ничего нет, у них не было ничего на первом судебном процессе, и три года спустя у них по-прежнему ничего нет. Считается, что с каждым следующим судебным разбирательством обвинение должно становиться более жестким, так как они изучают стратегию защиты и располагают временем для укрепления своего подхода, но у них ничего нет. Ни-че-го.

— Вы думаете, Тайрон будет оправдан?

Джоан вздохнула:

— У нас новый свидетель и кровавый след обуви. Третья жертва в ходе этого процесса еще более настойчиво заявляла, что в своем опознании Тайрона она не уверена. Но я смотрю на присяжных и вижу такие же выражения лиц, какие были тогда в нашей комнате присяжных… не прислушивающиеся, упертые, заранее считающие подсудимого виновным. Это такой тип людей, которые, скрестив руки на груди, говорят: «Ну, давайте, убеждайте меня в его невиновности!» Но ведь так быть не должно. Эта судебная система как будто бы основана на презумпции невиновности, вину подсудимого необходимо доказать. Но то, что мы повсюду наблюдаем на самом деле, свидетельствует о другом. Подозреваемый только заходит в зал суда, а в сознании людей уже сложилось мнение: «почему он оказался в суде, если он невиновен?» — Она покачала головой. — Боюсь, самое большее, на что мы можем надеяться, — это что состав присяжных не достигнет согласия.