Реликвия Времени - Ральф Макинерни

В этой тишине образ достали из машины. Из храма вышли монахи в рясах бенедиктинцев. Нескольких кардиналов, стремившихся не отстать от папы, решительно оттеснили могучие локти — шестеро рослых сильных монахов взяли образ. Двери храма были открыты, однако внутри пока что никого не было. Папа проследовал за священным образом в храм, по центральному проходу к молитвенной скамье, специально установленной для него перед алтарем. Следом за ним в храм вошли все те, кто мог в нем поместиться, и многие помимо них. Реликвия скрылась за алтарем. Прошла невыносимо долгая минута, и наконец показался образ, медленно поднимающийся на свое место. Все находившиеся в храме хором выдохнули. Слез не стеснялся никто. Папа, преклонивший колени в молитве, время от времени поднимал взор к лику Богоматери, и его баварские глаза были влажными от слез.

Твоя мать вернулась домой.

Закончив молиться, папа поднялся на ноги и начал читать «Te Deum».

По всей стране, по всей Латинской Америке в церквях и соборах по всему миру возносился к небесам этот благодарственный гимн. «Te Deum laudamus, te Dominum confitemur…»[94]

В своем поместье, купленном в нескольких милях к северу от Гвадалахары, Джеральдо Брэдли, отошедший от дел американец, ворчал по поводу задержки с бурением скважины для воды — вся бригада не отрываясь следила за событиями в столице, устроившись перед телевизором, установленным на заднем бампере одного из своих грузовиков. На лице Арманды, супруги Джеральдо, которая была не в восторге от намерения мужа провести закат жизни в Мексике, было красноречивое выражение: «Говорила я тебе!»

— Нам еще повезло, что они вообще не отложили работы на завтра.

Долгие годы супружеской жизни научили Джеральдо, когда отвечать, а когда хранить молчание. Он раскурил сигару, и Арманда, оказавшаяся в облаке пахучего дыма, поспешно скрылась в доме.

Наконец телевизор был выключен, и огромная установка, собранная еще накануне, начала бурить скважину для воды. Предварительные анализы геолога были неутешительны. Одному Богу известно, как глубоко нужно будет пробивать грунт.

— До самого Китая, — пробормотала Арманда. — Тогда у нас хоть будет хороший чай.

Однако после часа работ из скважины хлынул не чай. Над землей взметнулся огромный черный фонтан, опрокинувший бурильную установку и оросивший все вокруг каплями черного янтаря. Нефть! Как только до Джеральдо дошло, что это означает, первое разочарование сменилось восторгом. Забрызганный нефтью, как Спенсер Трейси и Кларк Гейбл[95]в том старом фильме, иногда показываемом по телевизору поздно ночью, Джеральдо плясал вокруг фонтана. Даже Арманда исполнила осторожный тустеп, празднуя это невероятное событие.

В последующие дни на месторождение нагрянули правительственные чиновники. Вопреки всем предыдущим исследованиям оказалось, что под поместьем Джеральдо и окружающей территорией простирается целый нефтяной океан. Поместье Джеральдо было поспешно национализировано, и они с Армандой, получив щедрую компенсацию, перебрались на север, доживать свои дни в достатке в Финиксе. Были пробурены другие скважины. Казалось, нефть была везде. В течение считаных недель нефтяные запасы Мексики возросли в пятьдесят раз.

В прошлом мексиканское правительство распоряжалось своей нефтью далеко не лучшим образом. Однако после этих потрясающих открытий что-то произошло. Была образована новая народная партия, многие из членов которой уже избирались под другими знаменами, и было принято решение, что на этот раз нефтяные вышки, повылезавшие словно кактусы в окрестностях Гвадалахары, принесут благо всем. Подобные открытия были сделаны и в других местах. Народ Мексики в самое ближайшее время ожидало процветание, как это произошло с жителями Саудовской Аравии.

Когда Бенедикт XVI на следующий день после возвращения образа Мадонны Гваделупской в храм проезжал в своем лимузине вдоль границы, уже налицо были первые перемены. Перестрелки прекратились. Граница, подобно многим границам, снова превратилась в условную черту. Нужно было знать, где она проходит, для того чтобы вообще понять, что она существует. Теперь уже никто не пытался скрытно ее пересечь; теперь уже отпала необходимость в пограничной службе, пресекавшей поток нелегальной иммиграции.

Через месяц поток поменял направление. Иммигранты, законные и нелегальные, спешили вернуться на родину. Пошли разговоры о чуде.

Лулу нашла неубедительной причину, по которой Нил Адмирари отказался писать книгу о последних событиях. Вскоре после возвращения образа Мадонны Гваделупской в храм появилась книга, основанная на недостоверной информации, сенсационная, написанная в спешке автором, имевшим более четырехсот публикаций на своем счету — если этим можно было гордиться.

— Нил, это же сплошной бред. Твоя книга затмит эту низкопробную писанину.

— Лулу, подобная работа не для меня.

— Но как же аванс?

Хэкер, литературный агент Нила, заверил его в том, что возвращать аванс никто не потребует. Обе стороны заключали соглашение по доброй воле. Теперь обстоятельства изменились. При заключении соглашения подразумевался принцип ceteris paribus.[96]Конечно, пятнадцать процентов Хэкера также сыграли свою роль в том, как он интерпретировал контракт, подписанный Нилом.

Но Нил не мог признаться Лулу, что отказаться от книги его заставила Катерина Долан. Он беседовал с ней, желая узнать новые подробности о тех трех днях, которые она провела вместе с Ллойдом Кайзером в Чикаго, в гостинице «Уайтхолл».

— Тебе понравилось бы, если бы кто-нибудь написал о наших встречах в мотеле «Тореадор»?

— Кого это может заинтересовать? Разумеется, присутствующие не в счет.

Они сидели в квартире Катерины в Миннеаполисе. Казалось, Долан изменилась вместе с окружающей обстановкой. Куда подевалась та чувственная женщина, с которой Нил резвился в Калифорнии?

— По-моему, это заинтересовало Лулу, — тихо промолвила Катерина.

— Ты не посмеешь!

Катерина улыбнулась загадочной улыбкой Моны Лизы:

— Я этого не сделаю, если ты мне уступишь.

После такого предупреждения Нил не мог рисковать, продолжая работать над книгой. Ад не сравнится с яростью оскорбленной женщины.[97]Попытка найти другой подход к сюжету уж слишком напоминала торопливую халтуру, презрительно отвергнутую Лулу.