«Волос ангела» - Василий Веденеев

— Но я не знаю подробностей. Андрей говорил про артиллериста и его знакомого, некоего Николая Петровича. Он и артиллерист Николаев украли ценные иконы. Воронцов ни в чем не виноват, он сам мог прийти к вам, если бы они не убили его. Несмотря ни на что, он остался честным человеком. Я верю в это.

— Толя, Николай Петрович Назаров известен под кличкой Святой Антоний. Ворюга с дореволюционным стажем — хитрый, жестокий и опасный, очень опасный. Мы только недавно установили, кто занимается ограблением церквей, потому что задержали знакомую твоего Андрея, цыганку Ангелину. Она была с одним из бандитов в кабаре «Нерыдай». Ты какие-нибудь подробности про этого Николаева знаешь? Что еще успел Воронцов тебе рассказать?

— Ничего… — покачал головой Черников. Поднял прутик и начал чертить узоры на сухой земле. — Когда я его вез, он был очень плох. Может, именно Николаев и отравил его?

— Говоришь, он был у Воронцова незадолго до твоего прихода? А ты с ним случайно не мог встретиться по дороге? Вспомни хорошенько, никого не было на лестнице или во дворе, около подъезда, когда ты пришел?

— Нет… Хотя постой… Не знаю, право, то ли это, что ты от меня хочешь, но когда я шел в тот вечер к Андрею, увидел на улице, недалеко от дома, где жил Воронцов, показавшегося мне странно знакомым мужчину. Потом долго вспоминал, где и при каких обстоятельствах мы с ним познакомились. Мучился, но вспомнил.

— И где? — заинтересованно спросил Федор.

— Весной шестнадцатого года в поезде, когда ехали из Москвы в Питер. Как раз перед этим я навещал Андрея в госпитале. Помню, в одном вагоне с нами ехал некий развеселый купчик. Пригласил нас к себе в купе, коньяку выпили. Я с ними еще повздорил из-за чего-то. Не помню сейчас предмета спора. Ушел потом спать, а они играли в карты. Купчик, по-моему, сильно продулся.

— Ну и ты остановил этого знакомого, поговорил с ним?

— Нет, он меня даже не заметил. Я шел от приятеля, художника. Там тоже очень странная история, и тоже с иконами.

— Подожди, о художнике немного позже. Как фамилия твоего попутчика? Не помнишь?

— Извини, но он, по-моему, даже ее не называл. Говорил вроде, что по юридической части служит.

— А купчик случайно не Кудин? Вспомни!

— Федор, столько времени прошло, не один год. Увидев еще, могу, наверное, узнать, но так…

— Хорошо, — Греков покусал нижнюю губу, раздумывая. — Может, и увидишь купчика. Так что художник? Его-то фамилию знаешь?

— Конечно. Калистру. Диомид Саввович Калистру. Родом из Бессарабии. Очень самобытный мастер. Ты не представляешь себе….

— Давай про иконы, о мастерстве своего друга расскажешь потом, — прервал его Федор. — Прости меня, но сейчас не до этого. Ну что там?

— Я был тем вечером в гостях у Диомида и познакомился с неким Юрием Сергеевичем. Такой приятной наружности блондин, прилично и строго одетый, лет сорока. Он знает моего приятеля еще с восемнадцатого года, давал ему какие-то заказы, устраивал что-то… Но не в этом суть. Юрий Сергеевич оставил Диомиду два чемодана, просив их поберечь до его прихода, потому как сам он то ли переезжает, то ли еще что. Мы их стали убирать на антресоли, и тут один из них раскрылся. Не подумай, мы не нарочно, просто оторвалась ручка, и он упал. В нем были упакованные в коробки старинные иконы.

— Какие?

— Диомид говорит, что они не имеют цены. Я видел две — «Николу Морского» и «Святого Зосиму». Письмо, конечно, поразительное. Минимум семнадцатый век.

— Их еще не забрали у твоего художника?

— Думаю, нет. Я сказал Диомиду, чтобы он не отдавал, не отзывался на звонки и стук в дверь, пустил слух, что уехал на этюды…

— Все это, конечно, наивно, ну да что уж теперь… Ему можно верить, твоему Калистру?

— Он честный человек, Федор.

— У тебя все честные, Толя.

— Лучше ошибиться, чем оскорбить человека подозрением, — обиделся Черников.

— Я не подозреваю, а только спрашиваю. И потом, моя работа требует все проверять, чтобы такие, как ты, могли действительно не ошибиться в людях, живущих рядом с ними. Чтобы все были честными, понимаешь?

— Извини, не хотел тебя этим задеть. Я прямо сказал Калистру, что у меня есть друг по Красной армии, чекист, с которым я посоветуюсь.

— Вот и посоветовались. Очень даже хорошо, что посоветовались. Ты чем сегодня думал заняться? — положил Анатолию на колено свою руку Федор.

— Домой, наверное… Какие занятия после похорон? — пожал тот плечами.

— Нет, домой тебе, наверное, еще рано. Поедем-ка, Толя, со мной, посмотришь хоть раз, где я работаю…

* * *

В то утро, когда хоронили бывшего штабс-капитана Воронцова, Сергей Головин и Гена Шкуратов дежурили на Арбате, недалеко от комиссионки Кудина.

Стоя в подворотне на теневой стороне улицы — уже начинало припекать солнышко, — они держали под наблюдением двери магазина. Головин, прислонившись плечом к стене, беспечно посвистывал, Гена нетерпеливо переминался с ноги на ногу, не находя себе места.

Настроение у него было не очень хорошим. Нет, никто из товарищей не винил его в том, что Пана не удалось взять живым во дворе гостиницы «Савой». Никто, кроме него самого. Может, он сделал что-то не так, не додумал, не поставил себя на место озверелого бандюги, не разгадал заранее его ходов? И вот результат — лежит сейчас тело Яшки Пана в морге. О чем с ним теперь поговоришь, как допросишь? Нет, больше такого ни в коем случае не должно случиться: это Гена пообещал себе совершенно определенно.

Потоптавшись в подворотне, он направился к выходу на улицу, бросив Головину:

— Похожу тут рядом, не могу стоять без дела. Хоть по десять шагов туда и обратно.

Головин согласно кивнул, не переставая насвистывать. Шкуратов вышел на тротуар, сразу зажмурившись от яркого света. Проморгавшись, Гена пошел сначала налево.

С лотка, стоявшего у стены дома, бойко торговала миловидная, коротко стриженная девушка — папиросы, леденцы, булавки, всякая мелочь. Прохожие, пробегавшие мимо, на несколько секунд задерживались, разглядывая ее немудреный товар, потом спешили дальше по своим делам.

Шкуратов тоже немного потолкался у лотка, так, без цели, но не забывая поглядывать через плечо на двери магазина. Повертел в руках широкие подтяжки, словно прицениваясь, положил на место и, сделав скучающее лицо, неспешно пошел в другую сторону.

Там был продовольственный магазин. Остановившись у большой, вымытой до зеркального блеска витрины, Геннадий начал рассматривать муляжи колбас и окороков; метровую бутылку из зеленого картона, на этикетке которой было крупными буквами написано: «Русская горькая, приготовленная лучшим в России водочным мастером В.А. Ломакиным, при участии инженера-консультанта Госспирта В.В. Штритера». Реклама призывала требовать «Русскую горькую» во всех магазинах. Ниже от руки было приписано, что во время призыва в армию торговля водкой запрещена.