Палочка для Рой - ShayneT

означало, что они могли ощущать страх на большем расстоянии. Они, казалось, питались этим страхом, и они подкарауливали по коридорам, потому что люди считали, что я так делаю.

Я просто порадовалась тому, что никто из них, кажется, не был мной в форме вампира; несомненно, никто на самом деле не поверил в этот слух по-настоящему.

Тот факт, что их не могли поймать в ловушку, делал всё ещё хуже. Их следовало ловить в ловушки и отвозить в места, где не имелось страха. Даже маггловского страха было достаточно, чтобы поддерживать их, хотя такой страх являлся лишь бледной имитацией, оставляющей боггартов болезненными и слабыми.

Также, маглы не могли создавать боггартов, так как были не в состоянии по-настоящему их осознать. Для магла боггарт проявлялся лишь в виде неприятного чувства под ложечкой, когда они видели открытый тёмный шкаф в ночи или слышали потрескивание в углу.

Со временем боггарты должны были неизбежно зачахнуть, если не имелось поддерживающего их страха. Сколько времени это должно было занять, казалось, варьировалось от боггарта к боггарту, и у волшебников, кажется, не было никакого понимания научных исследований.

Никто даже не знал наверняка, сколько всего боггартов вообще «родилось»; у меня было подозрение, что их больше, чем по официальным подсчётам, из-за того, что я могла ощущать некоторых из них на краю сознания при помощи насекомых.

Инцидент с боггартами не принёс мне никаких друзей, и вряд ли МакГонагалл была довольна мной.

Джемма хмурилась.

— Не знаю, почему мне нужно сопровождать тебя на отработку; очевидно, что ты не одна из тех учеников, которые их боятся.

— Я всё ещё не могу правильно исполнить заклинание Риддикулус, — ответила я. — Очевидно, я не нахожу свои страхи очень забавными.

— Ну, по крайней мере, если увидишь ещё одну себя, спускающуюся в холл, то будешь знать, что это не ты, — сказала она. — Я проснулась посреди ночи с боггартом, сидящим на моей груди. Ты знаешь, каково это?

— Я слышала крики.

— Я Староста! — воскликнула она.

Джемма выглядела немного измождённой. Нехватка сна, несомненно, не принесла ей ничего хорошего.

— Предполагается, что я та, кто должен приходить и заботиться о малышах, у которых кошмары. Я не должна быть той, которой нужна помощь.

По крайней мере, боггарт, напавший на Джемму, был не в моей форме. Я делала заметки об учениках, которые боялись меня больше всего, и, что не менее важно, о тех, кто не боялся.

— Уверена, что была бы точно так же испугана, — соврала я.

Очевидно, я была не так убедительна, как считала, потому что она посмотрела на меня скептически.

— Мы пришли, — сказала она, и в голосе её слышалось облегчение.

— Мисс Эберт, — произнесла профессор МакГонагалл.

Голос её был холоден и не содержал в себе ничего из той теплоты, которую я время от времени слышала, когда она разговаривала с кем-то со своего факультета.

— Профессор, — отозвалась я, сохраняя голос нейтральным, насколько было в моих силах.

— После того, что вы сделали с моими учениками, я была очень обеспокоена вашим продолжающимся присутствием в этой школе, — сказала она. — Вот почему я выбрала, чтобы моя отработка была последней. Это давало мне шанс понаблюдать за вами и перебороть мои собственные… предубеждения.

— К чему же вы пришли? — спросила я.

— До недавнего времени вы были примерной ученицей. Ваш почерк начал улучшаться, и вы, кажется, обладаете письменными навыками и разумом, как у взрослого.

Я приложила усилия, чтобы не поморщиться. Знала ли она, кто я, и пыталась ли выудить информацию, или пыталась предложить мне комплимент такого рода, которым оказался бы польщен любой другой одиннадцатилетний?

— Вот почему мне кажется, что я должна быть честной с вами, — сказала МакГонагалл. — Я беспокоюсь о вас.

— Что?

— Я видела в Омуте Памяти воспоминания о вашем боггарте, — сказала она. — И это отнюдь не страхи обычной, уравновешенной девочки.

— Что такое Омут Памяти? — спросила я.

— У волшебников есть способы извлечения воспоминаний и возможности другим посмотреть их, — ответила МакГонагалл. — Войти в воспоминание и передвигаться в его пределах.

Я уставилась на неё в ужасе.

— Это… это вторжение в частную жизнь, — сказала я.

— Требуется определенная степень сотрудничества, — сказала она. — Иначе на воспоминания нельзя будет полагаться.

— Так что, если кто-то отправится под суд, то они могут просто использовать эту штуку, Омут Памяти, чтобы доказать свою невиновность?

Она покачала головой.

— Преступнику будет легко просто стереть себе память, — сказала она. — Стереть собственные воспоминания о преступлениях. И без того преступники иногда стирают своим жертвам память, чтобы затруднить выслеживание.

Наверное, в моём выражении лица было что-то, из-за чего она скривилась.

— Я начала этот разговор не затем, чтобы давать вам идеи для будущих зверских преступлений, мисс Эберт, — сказала она. — Я здесь, чтобы поговорить о моих тревогах насчёт вас.

— Может ли Омут Памяти срабатывать на вещах, которые отдавший воспоминание не ощущал? — спросила я. — Если его глаза были закрыты?

— Я не уверена, — медленно произнесла она. — Это верно, что Омут Памяти иногда позволяет изучать вещи, которые первоначальный владелец воспоминания не помнит, чтобы видел. Хотя возможно, что он на самом деле видел эти вещи, просто не осознавал того.

— Так что, если у кого есть воспоминания только о голосах, — сказала я. — Скажем, о голосах тех, кто убил её родителей, то там может найтись что-то, с чем можно будет работать?

— Омуты Памяти редки, — ответила она. — Они есть только у самых могущественных волшебников.

— У Директора, например, — заметила я.

Она пристально посмотрела на меня.

— Вы сказали, что просмотрели воспоминание; это означает, что устройство, скорее всего, здесь, в школе. Самый могущественный волшебник во всей Великобритании — Директор. Не такой уж и большой прыжок логики.

— Я не привычна к тому, чтобы дети вашего возраста сильно использовали логику, — сказала она.

— Любые волшебники, вообще-то, — сказала я.