Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - Борис Тененбаум

Так кричит несчастный, загнанный человек, отчаянно пытающийся уйти от пыток и смерти…

B Евгения Викторовича Тарле камня не бросишь. Он не зря поставил в вышедшее в 1957 году собрание своих сочинений ОБЕ вещи – и «Нашествие» и «Кутузова» – в один том, и подряд. «Портрет Кутузова», конечно, ему не удался. Но эпоху, в которой он жил, Е.В. Тарле показал очень точно.

Упрямый старик, Михаил Илларионович Кутузов добился своего – на Березине Наполеон в абсолютно безнадежной ситуации все-таки вывернулся, обманул Чичагова и ушел из смертельной ловушки.

Безумный ужас этой переправы лучше всех, на мой взгляд, передал Д.С. Мережковский. Его описание Березины помещено в «Приложениях», поэтому останавливаться на этом мы не будем, а сразу перейдем к тому, что случилось после. Наполеон, как и было сказано, ушел из ловушки, его «чертово счастье» улыбнулось ему еще разок. Он увел из России остатки армии, увез казну, ни один из его маршалов не попал в России в плен – и император 6 декабря 1812 года из местечка Сморгонь спешно помчался в Париж. Его сопровождали только Коленкур, Дюрок, граф Лобо и польский офицер Вонсович, необходимый как переводчик.

Есть легенда, согласно которой Наполеон спросил у перевозчика на пароме через Неман – скольких дезертиров Великой Армии он успел уже перевезти с русского берега?

«Никого, – бесхитростно ответил ему перевозчик. – Вы первый».

Анекдот этот несправедлив – то, что осталось от армии Наполеона, было теперь в относительной безопасности, русские, потеряв шанс поймать его на Березине, дальнейшее преследование уже не вели, и Наполеону теперь надо было спасать уже не армию, а Империю.

Ехал он в секрете – знатным путешественником считался Коленкур, путешествовавший вместе со своим секретарем, г-ном де Рейневалем. Дело было в том, что путь лежал через Пруссию, где вполне можно было ожидать захвата – Наполеон двигался без всякого эскорта.

С Коленкуром у него даже состоялся на эту тему следующий разговор:

«…Если нас арестуют, – с живостью сказал император, – то нас сделают военнопленными, как Франциска I. Пруссия заставит вернуть ей ее миллионы и потребует вдобавок еще новые миллионы.

– Если бы они отважились на эту попытку, то мы не отделались бы так дешево, государь!

– Думаю, что вы правы. Они слишком боятся меня; они захотят держать меня в заточении!

– Это весьма вероятно.

– А боясь моего бегства или грозных репрессалий со стороны Франции с целью меня освободить, пруссаки выдали бы меня англичанам.

– Возможно!

– Вы только представьте себе, Коленкур, какая бы физиономия была у вас в железной клетке на площади в Лондоне!

– Если бы я тем самым разделял вашу участь, государь, то я бы не жаловался!

– Речь идет не о том, чтобы жаловаться, а о том, что может случиться в близком будущем, и о той физиономии, которую вы корчили бы в этой клетке, запертый там, как несчастный негр, которого обрекли на съедение мухам и обмазали для этого медом, – сказал император, надрываясь от хохота.

В течение четверти часа он хохотал над этой шутовской мыслью, представляя себе такую физиономию в клетке.

Я никогда не видел, чтобы император смеялся так от всего сердца; его веселость заразила меня, и мы долго не в состоянии были произнести хоть какое-нибудь слово, которое не давало бы нового повода для нашего веселья. Император высказал весьма успокоительные соображения о том, что об его отъезде еще не могут знать, а тем более не могут знать о состоянии, в котором находится армия; пруссаки, помня, что их войска находятся среди наших, и учитывая предполагаемую силу нашей армии, не посмеют ничего предпринять против него, даже если они осведомлены о нашей поездке…»

Тут интересны две вещи – во-первых, страшный разгром и потеря по меньшей мере полумиллиона человек на него не повлияли. После всех ужасов похода, после потери Великой Армии Наполеон вполне мог искренне веселиться. В этом можно усмотреть величие души, если вы сторонник «героической» школы, или чудовищный эгоизм, если неслыханные победы Наполеона не так кружат вам голову, как его пылким поклонникам.

Ну, а во-вторых – трудно сказать что-то определенное насчет «железной клетки» в случае его выдачи англичанам, но вот пристрелить его без особых церемоний пруссаки, безусловно, могли.

Наполеон постарался миновать прусские владения как можно скорее.

Вести о разгроме дошли до Парижа 16 декабря 1812 года – «Монитор» опубликовал страшный так называемый «29-й бюллетень», и какая-то часть правды приоткрылась для широкой публики. Наполеон появился в своей столице 18 декабря, ранним утром – на все путешествие у него ушло только 12 дней, что было бы прекрасным результатом даже для курьеров.

Он был совершенно спокоен. Никаких признаков неповиновения не обнаруживалось. Досадная история с генералом Мале казалась просто досадным мелким эпизодом. Генерал был старым заговорщиком, он принадлежал еще к группе «филадельфов», в которой участвовали и другие офицеры с республиканскими симпатиями. Фуше о них, конечно, знал, но по своему обычаю ничего не предпринимал – хотел подождать развития событий. Заговорщиков взяли его номинальные подчиненные из парижской полиции – Наполеон считал правильным иметь несколько конкурирующих между собой служб безопасности. Императору не хотелось придавать заговору большого значения – и Мале был переведен из тюрьмы в клинику, где содержались и другие люди с помешательством на государственной почве. Надо сказать, что хотя сумасшедшим в ту пору могли и назначить, но в большинстве случаев они действительно были больны, карательную психиатрию как систему еще не изобрели.

План нового заговора был подготовлен Мале прямо там, в клинике. 22 октября 1812 года он бежал оттуда вместе с компаньоном, аббатом Лофоном. A 23 октября с вестью о смерти Наполеона в России и с изготовленным фальшивым постановлением Сената на руках он умудрился поднять так называемую 1-ю когорту Национальной Гвардии и приказал арестовать министра полиции Савари, военного министра Кларка и начальника парижского гарнизона генерала Пьера-Огюстена Хулина. Добраться до Кларка Мале не сумел, генерала Хулина он попросту застрелил, а вот Савари был и вправду арестован. Заговор был ликвидирован к 9 часам утра того же дня. Мале был арестован, а 1-я когорта получила приказ вернуться в свои казармы. Но у Наполеона, когда он узнал обо всем этом в Москве, возникло крайне неприятное чувство того, что вся его власть оказалась поколеблена побегом двух сумасшедших. А уж то, что Савари, глава всей французской полиции, оказался арестован в собственной резиденции, взбесило его окончательно. Он говорил потом Коленкуру, что во Франции можно делать многое, но ни в коем случае нельзя казаться смешным.

По дороге в Париж он поделился с Коленкуром мыслью, которая потом неустанно повторялась, и повторялась как, так сказать, иллюстрация метода мышления Наполеона: говоря о своей неудаче в России, он сказал, что «…от великого до смешного только один шаг…».