Бумеранг на один бросок - Евгений Филенко

Люди слишком наивны, доверчивы, их легко обмануть. Они не умеют по-настоящему скрывать свои чувства, иногда их подлинные мысли, которые они, быть может, хотели бы сохранить в тайне, просто написаны на их лицах. Вы, янрирр, не исключение… Ваша беда в том, что у вас, людей — даже если вам неприятно то, что я причисляю к людям и вас, этнического Черного Эхайна, — один эмоциональный слой. Всего один. А поверх него — тонкая оболочка социальных норм, притворства, игры — словом, всех тех инструментов, которые призваны отделить эмоциональный мир от мира материального. Она тоньше, чем яблочная кожура. И это все. У нас, эхайнов, таких слоев — три. Первый слой — нейтральный, показной; это поведенческие нормы, диктуемые той же общественной моралью, кодексами и уложениями, соблюдать которые обязан всякий эхайн, если только он не возьмет за правило противопоставлять себя обществу и этносу. Второй слой — холодный, слой отчуждения, слой полного самоконтроля. Это своеобразная защита личности эхайна от саморазрушения, которая необходима всегда, как только собственные переживания индивидуума вступают в конфликт со стереотипами поведения первого слоя. На этом уровне эмоций эхайн отрешается от сильных чувств, он становится хладнодушен и созерцателен, ему безразличны родовые и семейные узы, он не ведает любви и ненависти, он утрачивает даже инстинкт самосохранения, который изначально присущ всякому живому существу, он забывает страх смерти. А подо всем этим, на недосягаемой для внешних воздействий глубине — слой горячий, слой подлинных эмоций, кипящих страстей, бурных переживаний, слой нерастраченной любви и невыплаканных слез. Если бы он был снаружи, как у вас, людей, то эмоциональный накал попросту сжег бы разум своего носителя. Это прямой путь к безумию, и только два верхних слоя сохраняют личность от распада. Мы, эхайны, кажемся тем же людям непредсказуемыми, как полярный вулкан — ледяными и безучастными, а спустя мгновение взрывающимися и сметающими все на своем пути. На самом деле всему причиной — три эмоциональных слоя. И когда нормы первого слоя позволяют, а контроль второго слоя ослабевает, то происходит ураганный выброс огня с третьего слоя… Люди кажутся эхайнам неартистичными, их чувства — неглубокими и даже фальшивыми, как неряшливая мазня художника-недоучки на деревянной доске. Даже лучшие ваши лицедеи неспособны сыграть роль так, как задумал ее драматург. Они могут притвориться, сымитировать, воспользоваться какими-то формальными приемами или заменителями реальных эмоций, иероглифами чувств. Но пережить чужое переживание как свое им не под силу. Иное дело эхайны. Были случаи, когда наши актеры умирали на подмостках вместе со своими персонажами, или бутафорское оружие вдруг разило наповал, как настоящий клинок. Потому ваши шпионы раз за разом терпят фиаско, что любой, самый недалекий эхайн сразу увидит фальшь в их поведении, выделит чужаков среди толпы, прочтет знаки опасности в их лицах… Но вам не следует впадать в опасное заблуждение, янрирр, будто все эхайны одинаковы. То, что я сейчас говорил о трех эмоциональных слоях, в полной мере относится к Черным Эхайнам и, в еще большей степени, к нам, Лиловым. У тех же Светлых второй слой истончился настолько, что они едва способны управлять своими чувствами, и оттого прибегают к разного рода контролирующим суррогатам, вроде известных Садов Равновесия, чтобы хоть как-то сообщить своему внутреннему миру слабое подобие гармонии. Я уже не говорю о Красных, чей самоконтроль — вернее, отсутствие такового, — делает их одновременно и жупелом, и посмешищем в глазах цивилизованного мира…

Поймите, янрирр, поймите и прочувствуйте это: настоящий эхайн колеблется, лишь принимая решение или делая выбор. Но потом его ничто уже не остановит на пути. Эхайн не может вдруг сбросить темп, затормозить и, озираясь, задать самому себе вопрос: силы небесные, что же я делаю?! куда несусь? зачем?.. Подобные рефлексии присущи людям, но не эхайнам. Когда эхайн принял решение, он отбрасывает все прочие чувства, которые могут стать веригами, даже если это самые сильные чувства, вроде любви к женщине, сыновнего инстинкта, того же страха смерти. Эхайн — это копье, летящее в цель, холодно, прямо и неотвратимо. Копье, а не бумеранг…

— При чем здесь бумеранг? — вскинулся я.

— Ни при чем, — вскинул брови Гайрон. — Просто метафора. Или я неверно ее употребил? Ведь та нелепая рогулина, что летит вихляясь и норовит вернуться, чтобы поразить своего хозяина в затылок, называется бумерангом, не так ли?

— Вернуться — пожалуй, — сказал я. — Но не для того, чтобы бить кого-то по башке.

Он не понял ни единого моего слова. Но виду не подал, как того и требовал второй слой полного самоконтроля. Или первый, фиг их знает.

— При всем внешнем сходстве эхайн никогда не станет человеком, а человек — эхайном. Различие кроется где-то на генетическом уровне, и менее всего здесь речь идет о хромосомном наборе, хотя и он играет не последнюю роль. Должно быть, мы и впрямь произошли от разных обезьян, как утверждают досужие шутники от теории антропогенеза… Люди — существа общественные. Они не мыслят себя вне окружения себе подобных, и вся их культура настроена на взаимодействие множества индивидуумов. Люди способны оценивать себя лишь посторонними глазами.

Иное дело эхайн. Эхайн всегда один. Один даже в толпе. Его внутренний мир достаточен для самоидентификации, ему не нужно отражение в чужих глазах, чтобы дать оценку самому себе. Три эмоциональных слоя защищают его личность от распада или диффузии. Он сам себе командир и цензор. Все его поступки диктуются его внутренними убеждениями в большей степени, нежели общественными нормами поведения. Вы скажете: уставы, традиции… Если бы эхайны следовали своим уставам буквально, то исчезли бы с полей мироздания прежде, чем вы, люди, о нас узнали. Мы попросту вырезали бы друг дружку. Уставы лишь вводят в формальные рамки энергетику третьего эмоционального слоя, усиливая сопротивляемость слоя первого. Но настоящий эхайн скрывается именно на третьем слое своего «Я». И в этих кипящих безднах никто над ним не властен. Поэтому я говорю: эхайн всегда один. За ним может стоять род, его может окружать семья. Но в глубине своей души эхайн ни в чем этом не нуждается. Он способен противопоставить себя и семье, и роду, и Вселенной. И сделает это без долгих колебаний, если этого потребует его собственный внутренний командир и позволит его собственный внутренний цензор…

Ранним утром шестого октября я достал из шкафа загодя собранную сумку и ушел из своего дома в Алегрии.

Все мои друзья спали, и некому было меня проводить. Впрочем, никто и не знал, что я ухожу.

…Вчерашний день начался и закончился как обычно. Мы допоздна засиделись на причале, потому что у Горана Татлича была с собой гитара, а на Мурену с Барракудой вдруг снизошел лирический стих, а когда такое происходит, слушать их песни можно бесконечно. И я наконец отважился задать своему лучшему другу Чучо Карпинтеро вопрос, который мучил меня давно, с тех пор, как Консул назвал Исла Инфантиль дель Эсте «детским островом для обычных детей с необычной судьбой»: «Кто ты такой и почему здесь?» Против обыкновения Чучо не стал отлынивать и отшучиваться, а сказал ясно и просто: «Я сын ангела». — «А, понятно», — сказал я, чтобы хоть что-то сказать. «Ничего тебе не понятно, — фыркнул Чучо. — И никому не понятно. И уж меньше всех маме». — «С ними всегда так», — брякнул я. «Ты спросил, я ответил, — надулся было Чучо, но пыжиться у него не было никакого настроения, а расположение ночных светил, напротив, склоняло к откровенности.