Хьюстон, у нас проблема - Катажина Грохоля

Кошмарину я залил – это сто процентов.

Надо спуститься к ней. Может быть, она в комнате и еще не видела. Я зайду, извинюсь, скажу, что все отремонтирую. У меня, кстати, квартира застрахована, Марта очень на этом настаивала, а я всегда противился. Нужно Кошмарину предупредить, а то грянет такой скандал, что я костей не соберу.

А компьютер?

А фото?

Это потом. Позже.

Я закрыл дверь и спустился на этаж ниже.

Я сейчас должен заниматься другими делами – мне надо ликвидировать последствия стихийного бедствия, которое я же и устроил. Нужно подумать, что я ей скажу. Добрый вечер, извините. Добрый вечер, я ваш сосед сверху. Да знает она, кто я!

А о тех делах я потом подумаю.

Я постоял перед дверью Кошмарины, потом постучал.

Ничего. Тишина.

Я прислушался, ожидая услышать шарканье тапочек по полу. Тишина. Нажал на звонок – дверь по соседству чуть приоткрылась, но я притворился, что не замечаю этого. Еще раз нажал на звонок – ничего.

Я вернулся наверх.

Да это невозможно, чтобы ее дома не было.

Но она и не стучала, кстати. Сегодня ни разу не стукнула. Стул упал – и то она не стукнула. Музыка орала – не стучала.

У меня голова занята сейчас совершенно другим. Не могу я заниматься этой Кошмариной – может, она вообще в санаторий уехала.

Я собрал мокрые полотенца, в кухне был полный разгром. Взяв телефон, я позвонил Яреку.

Мне нужно знать, кто прислал мне это фото, а он в компьютерах разбирается как никто, он вполне может взломать чужой почтовый ящик – для него это раз плюнуть вообще. Он все серверы сразу видит, знает, как на них выйти, он вообще компьютерный гуру просто.

– Ярек? – мой вопрос звучит, конечно, идиотски, я ведь и так знаю, что это он, раз звоню ему.

– Старик, ну ты даешь – сколько же я могу твои дела разгребать! Ты запиши телефон того мужика, потому что там с тобой срочно хочет связаться его жена! А я не собираюсь роль посредника исполнять и в секретари тебе не нанимался, ясно?

– Подожди, сейчас, сейчас, запишу, – обещаю я, – но я по другому вопросу. Помоги мне.

– Пеленки тебе поменять? Старик, эта его жена – она актриса, ты там, наверно, дел наворотил, что она тебя разыскивает, а я и знать даже не хочу, чего ты там натворил, я к этому никакого отношения не имею, понятно?! И не вмешивай меня в это!

– Клянусь тебе, я позвоню, но ты должен мне помочь, старик, это вопрос жизни и смерти!

– Я диктую номер! – ворчит он. – По порядку!

Я записываю номер Актрисы на какой-то бумажке.

– Ты можешь вычислить адрес, с которого я пару месяцев назад получил письмо?

– Могу, и что?

– Сделай это для меня, как можно скорее. Мне очень нужно узнать этот адрес.

– Мне нужно, мне нужно… последний раз, твою мать, последний раз я тебе помогаю! Давай данные.

Первый и последний, потому что вообще-то я его ни о чем раньше не просил. Я диктую ему данные.

И больше ничего не делаю. Потому что единственное, что я могу делать в этой ситуации, – это не думать.

А еще мне надо выйти с Гераклом на прогулку.

Вытаскиваю его из сумки. Он на мой зов не отзывается никогда – как будто не слышит. Я пытаюсь надеть ему шлейку – он убегает.

Мне нужно подышать свежим воздухом, пока все не начало рушиться.

А что «все»?

Все и так уже разрушилось.

Нельзя ни о чем думать сейчас, псу надо пописать, вот и все.

Я вытаскиваю Геракла из-под кровати, надеваю на него упряжь, еду вниз.

В дверях стоит группа подростков. При виде нас они прыскают со смеху.

Опозоренный, я выхожу во двор. Ночь светлая, июльская, теплая. Я иду с Гераклом за дом, там спокойнее и нет подростков и больших собак, которые гавкают, а мамин песик этого не выносит.

Что же мне теперь со всем этим делать?

Геракл идет рядом со мной на поводке. Мать его с поводка спускает, а я нет: пописает он или не пописает, мне как-то по барабану.

И все остальное тоже.

* * *

Почему же Кошмарина не открыла дверь?

Я смотрю наверх. У меня свет горит, я специально оставил, не люблю возвращаться в темную квартиру. Но и в квартире подо мной тоже горит свет. И форточка на кухне открыта.

Значит, Кошмарина дома. И уже, наверно, долбится в мою дверь, уже скандалит на весь дом. Или даже полицию вызывает. Времени больше десяти, самое время для скандала. Я слегка тяну собаку за поводок, она послушно семенит рядом со мной.

Вернувшись домой, снимаю с Геракла шлейку. Надо снова спуститься вниз, попробовать поговорить со зловредной старухой.

Не открывает.

Я возвращаюсь домой.

Я ничего не могу сделать с тем, что увидел на экране.

Ничего.

Совершенно ничего.

Пока ничего.

Я потом об этом подумаю.

Слишком много всего.

Я беру трубу от пылесоса и аккуратно стучу.

Тишина.

Стучу сильнее.

Опять тишина.

Еще сильнее.

Ничего.

Звоню соседям. Открывает Кристина в халате, она слегка придерживает дверь, но я вижу, что она уже готовилась ко сну.

– Иеремиаш? Аня спит давно, – говорит она недовольно.

Я на момент застываю. Если взрослая женщина думает, что я пришел в полночь к ребенку, то что удивляться тому факту, что американцы выбрали черного президента?

– Какая Аня? У меня проблема… Дело к тебе… Я, конечно, прошу прощения, что поздно, но ты ведь работаешь в больнице…

– Ну сейчас-то не работаю… что случилось? – она распахивает дверь и впускает меня в коридор. Краем глаза я вижу соседа в пижаме – он курит на балконе.

– Ты знаешь эту мою соседку снизу? Ну, подо мной которая, – я вдруг понимаю, что понятия не имею, как зовут Кошмарину. – Ну такая… старая, серая… все время стучит щеткой в потолок…

Крыся смотрит на меня круглыми от удивления глазами.

– Ну… так… видела.

– Она точно дома, а дверь не открывает. Я ей кухню залил. Она всегда устраивает такие ужасные скандалы… я хотел ее предупредить, извиниться, а она… не открывает. Может, случилось что-нибудь?

– Может, уехала.

– Нет, не уехала, у нее свет горит, я проверял.

– Люди иногда оставляют свет специально. Особенно одинокие, – она смотрит на меня как-то иначе, чем обычно, как будто не узнавая меня.