Красный замок - Кэрол Нелсон Дуглас

Мой жест удивил его. Он засмеялся и полез ближе.

И тут я услышала ужасный грохот, лязг металла и звон бьющегося стекла. Хриплый смех Татьяны разнесся по залу, словно демоническая ария с того света.

Другая рука схватила меня и развернула, окончательно лишая рассудка. Как же мне надоел этот зал, который начинает вертеться юлой при любом удобном случае!

Но на этот раз меня вел в танце Годфри, плавно подстраивая к размеренному ритму. Мы двигались, словно два заводных манекена, вычерчивая ровный квадрат на каменном полу.

Солирующая скрипка играла все ниже и ниже, замедляясь, пока музыка не переродилась в издевательски неспешный вальс. Не было уже ни поворотов, ни пируэтов, только шаги влево-назад, вправо-вперед, как марш очень усталых солдат.

Постепенно головокружение ушло, и сомнамбулический звук скрипок успокоил мое растревоженное сердце. Я не отрывала взгляда от серых глаз Годфри и легкой улыбки на его губах.

Незаметно для меня он подвел меня в танце обратно к столу, на который мне пришлось опереться, чтобы удержаться на ногах, пока адвокат вернет на место мой стул и усадит меня.

– И это вы, англичане, называете танцем? – насмешливо воскликнула Татьяна. – Идем, Медведь, покажем им, как надо плясать.

Она вывела отвратительного слугу на середину зала, причем одной рукой он вцепился в горлышко пузатой бутылки, откуда периодически отхлебывал.

Годфри, однако, интересовала не Татьяна с ее дрессированной обезьяной, а полковник Моран, которого адвокат наконец с облегчением обнаружил на своем прежнем месте. Успокоившись, мой друг облокотился на край стола рядом со мной и послал мне утешительную улыбку.

Я была счастлива снова оказаться на твердой почве и в неподвижности, но все же обернулась посмотреть, что вытворяет Татьяна со своим Медведем.

Как русская утверждала при нашей прошлой встрече в Праге, прежде она была балериной. Но настоящие балерины – воздушные и грациозные создания, и мне трудно было вообразить эту вулканическую женщину в роли умирающего лебедя.

На этот раз она изображала цыганское фанданго, кружась вокруг своего звероподобного партнера и опутывая его длинными светло-рыжими волосами, то подпуская к себе, то отскакивая назад. Он беззастенчиво тянул к ней свои огромные жадные клешни, и я с ужасом представила его пальцы у себя на шее и на плечах, понимая, что вечером придется долго отмываться, чтобы прогнать это воспоминание. Что могли со мной сделать эти щупальца, пока я лежала без чувств, одурманенная хлороформом? Был ли кошмарный дикарь рядом, вытворяя с моим беззащитным телом все, что заблагорассудится?

Собственное беспамятство бесконечно раздражало меня. Не было никакого способа узнать, что происходило со мной, а что – нет. На меня напала дрожь, даже зубы застучали, но из-за воя скрипок этого никто не расслышал. Музыка не смолкала и следовала пьяным вывертам неповоротливого урода в центре зала.

Татьяна танцевала вокруг него, как шпага противника во время дуэли, то выманивая вперед, то загоняя назад. Через несколько минут дикарь повалился на пол, все еще сжимая в руке бутылку: ни дать ни взять упившийся до смерти Калибан на острове Просперо, некогда принадлежавшем ему самому[72].

Смеясь, Татьяна перешагнула через распростертое тело и устремилась в нашу сторону. Ее распущенные кудри колыхались львиной гривой.

– Вам здесь больше нечего делать, – сказала злодейка Годфри. – Проводите-ка эту английскую овечку в ее комнату. Во всяком случае, вы хотя бы не женились на подобной размазне. Вперед!

Адвокат вывел меня в холл. В дверях я оглянулась. Присутствующие развалились кто в креслах, кто на полу, за исключением старика, который неестественно прямо сидел на своем стуле. Скрипки продолжали играть, хоть и без прежнего напора. Медведь храпел посреди зала, как поверженный Сатана, зажав в вытянутой руке чудом уцелевшую бутыль. Из нее на пол сочилась жидкость, оставляя на камнях темное, словно кровавое, пятно.

Я молчала до тех пор, пока мы не начали подниматься по главной лестнице. Шлейф платья тяжело волочился кверху пролет за пролетом; Годфри поддерживал меня под локоть.

– Что ей нужно? Зачем было устраивать эту кошмарную пародию на званый ужин? – спросила я друга.

– Во-первых, чтобы познакомить меня со стариком – это граф Лупеску, владелец лесных угодий и замка. Мое задание состояло в том, чтобы приобрести его имущество от имени Ротшильдов.

– То есть ты заключил с ним законную сделку?

– Если предположить, что он настоящий Лупеску и действительно владеет землей. Мадам Татьяна вполне способна населить замок собственными приспешниками, готовыми, как и мы, служить ее капризам и извращенному чувству юмора.

– Мы готовы служить ей? Вот уж нет!

– Но мы ее пленники. Мы вынуждены танцевать под ее дудку, что она продемонстрировала нам вполне буквально.

– Годфри, я думала об Ирен…

Лицо адвоката приняло страдальческое выражение.

– Лучше подожди с такими мыслями, пока не окажемся на свободе. Мы должны бежать, пока мою жену не выманили сюда. Именно она настоящая мишень этой интриги.

– Почему?

– Потому, что она Ирен, а Татьяна нет.

– В каком смысле?

– Женщин вроде этой бывшей русской танцовщицы сильнее всего влечет то, чего у них нет.

– Да, она больше не балерина, но и Ирен уже не певица.

– Однако русскую к тому же вытеснили из Большой Игры, как она ее себе представляет, вот она и пытается организовать собственную игру.

– Большая Игра? Соревнование великих держав на Востоке и в Индии, на которое Квентин потратил не один год своей жизни?

– Большая Игра заключается в том, что одна нация старается управлять другими. Татьяна же считает себя самостоятельной фигурой и пытается править всеми, кто попадается ей на пути или кого она сможет заманить.

– Как же она стала такой злодейкой?

– Злодейкой быть легче, чем праведницей.

– Это слишком простое объяснение, Годфри. Оно сошло бы для наивной школьницы, но я взрослая женщина и не приемлю упрощений.

К этому моменту мы оказались рядом с нашими комнатами, и адвокат отпустил мой локоть.

– Зло устроено очень просто, Нелл. Подозреваю, что оно является всего лишь крайней степенью эгоизма. А сейчас лучше ступай к себе и постарайся смыть с себя всю эту грязь.

– Ах, вот бы мне снова принять ванну!

– Боюсь, теперь, когда кругом прислужники Татьяны, цыган будет гораздо сложнее уговорить.

– Когда я задумываюсь о том, кто нас здесь окружает, я боюсь даже снять платье.

– Я тебя понимаю. – Годфри обеспокоенно посмотрел на меня: – Не забывай, у нас есть план побега.