Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Значительный изъян в банковской отрасли и похожий изъян в отрасли авиаперевозок возник из-за того, что называли «разорительной конкуренцией», пока само понятие не вышло из обращения. Авиакомпания набирает все больше и больше направлений, по которым осуществляет авиаперевозки, а банк пытается оседлать кредитную волну, полагая, что накладные издержки можно будет распределить по большему числу направлений или большему количеству активов, так что прибыли вырастут. Однако этим занимаются все авиакомпании, а потому они уничтожают шансы друг друга на получение какой-либо прибыли. Кредитная горячка 2005–2006 годов основывалась на представлении, что убытков не избежать, если не приобрести дополнительные активы. При этом никто не учитывал, что конкуренты в то же самое время действовали исходя из тех же соображений, так что результатом стало необоснованное разрастание отрасли. Следовательно, за повторяющиеся кризисы в этих отраслях пришлось заплатить рабочими местами и прибылями, но они дорого обошлись и всей остальной экономике.
Банковская сфера предала само понятие современной экономики, сделав ставку на наращивание активов, не предполагающее никакой оценки и суждения, хотя без последних правильно функционирующая современная экономика невозможна.
«Культура денег», самомнение, дела и мышление
В интервью радио RTL Даниэль Миттеран, чей муж Франсуа Миттеран был президентом Франции в 1980-х годах, незадолго до своей смерти выступила против французской экономической культуры. «Всем известно, что основание современной системы — это деньги. Деньги — вот гуру, они все решают!» В этом утверждении завуалированно указывается не только на то, что ориентация на деньги сегодня сильнее, чем в прошлые времена, но и на то, что именно капитализм озабочен деньгами, но не корпоративизм Миттерана, Петена или Кольбера. Однако подобные системы поиска ренты и патронажа точно так же ориентированы на деньги, как и системы капитализма, как досовременного, так и современного. В современном капитализме, в отличие от корпоративизма, экономика развивается главным образом благодаря тем людям, которые, хотя и следят за своим счетом, стремятся сделать нечто новое — внести вклад в жизнь общества, создать памятник самим себе или заняться увлекательными инициативами, а не только делать деньги.
Даже в Америке деньги слишком важны в общественной и частной жизни. Немалое впечатление производит то, как 1 % самых богатых держится за низкие налоги, а нижние 99 %, если пресса описывает все верно, стремятся установить контроль над самыми высокими доходами. Поскольку мы пытаемся выяснить причины снижения динамизма, нам важно знать, «решают» ли деньги сегодня больше, чем в 1960-е и 1920-е годы. Известный философ Джон Дьюи вдумчиво оценивал значение денег в Америке 1920-х годов. (Полагая, что почти все сотрудники компании не играют в ее деятельности вообще никакой роли, которая была бы связана с воображением, интеллектом или эмоциями, поскольку на это способен только менеджер, он выступал за кооперативы, которые могли бы взрастить «новый индивидуализм». Однако его заслуга в том, что он вынес на общественное обсуждение вопросы воображения, интеллекта и эмоций. Процесс тоже имеет значение: поставленные цели не всегда оправдывают средства.) В 1929 году Дьюи писал:
мы живем в культуре денег Достоинство измеряется способностью постоять за себя и вырваться вперед в конкурентной гонке за деньгами главное стремление родителей [из рабочего] класса — сделать так, чтобы их дети поднялись и стали предпринимателями (или профессионалами) наиболее ценимые личные привычки — это четкое понимание собственных преимуществ и абсолютная решимость сохранить их, какую бы человеческую цену ни пришлось заплатить[191].
Дальше Дьюи выдвигает некоторые предположения о том, как могла возникнуть эта «культура денег»:
Промышленность и бизнес, работающие ради финансовой прибыли, не представляют собой ничего нового они пришли к нам из далекого прошлого. Однако изобретение машины наделило их силой и масштабом, которых у них никогда не было в прошлом, из которого они происходят мы зависим от нового сочетания машины и денег, а результатом является денежная культура, характерная для нашей цивилизации Из-за стремления соответствовать практикам этой денежной культуры сама идея индивидуализма извращается.
Рассуждение Дьюи можно развить в нескольких направлениях. Если рост рынков, измеряемый доходом, усилил желание получать самую высокую зарплату, что обосновывалось резким увеличением окладов работников на высших позициях, точно так же сокращение ставок налогов для получателей самых высоких доходов — топ-менеджеров, банкиров и инвесторов — стало во времена Рейгана топливом для финансовой мании 1990-х годов, которая еще больше была разогрета снижением налогов при Буше в 2000-х годах[192]. С точки зрения Дьюи, «денежную культуру» во всем мире — от Шанхая до Мюнхена и Кремниевой долины — должна была раззадорить глобализация 1970-1980-х годов, а также информационно-коммуникационная революция 1990-х. Естественно, компании, выросшие до глобальных масштабов, и люди, сделавшие миллиарды, разбудили воображение намного большего числа фирм и людей. Значительные прибыли, полученные на фондовом рынке в 1960-х годах, состояния, сделанные на недружественных поглощениях, финансировавшихся в 1980-х годах фондами прямых инвестиций, и спекулятивная горячка интернет-компаний в 1990-х — все это указывало на возможность огромных и даже бесконечных прибылей.
Вопрос, рассматриваемый в этой главе, — не в том, «является ли жадность благом». Что такое благо, мы обсуждаем в следующей главе. Вопрос в том, помогает ли возросшая тяга к деньгам или богатству объяснить экономический упадок, который наметился в Америке уже в начале 1970-х годов, то есть объяснить замедление роста, более высокую безработицу, снижение удовлетворенности трудом, а также массивные налоговые стимулы, халатность регулирующих организаций и спекулятивное безумие. Ответ положительный. Стремление к богатству конкурирует со стремлением к инновациям, поэтому многие отвернулись от последних. Также инвесторы и менеджеры стали больше интересоваться быстрой прибылью. Финансовый сектор смог значительно нарастить собственные средства, делая огромные ставки в хорошо знакомых сферах — в ипотечном кредитовании и торговле государственными ценными бумагами и иностранными валютами, а также вышел в сферы, ранее ему незнакомые, — в ценные бумаги, обеспеченные активами, и кредитно-дефолтные свопы. Рост производства и инвестиции в него замедлились. Величина материального вознаграждения в финансовом секторе способствовала тому, что все больше способной и талантливой молодежи стремилось работать именно в нем, а не в производственном секторе. Также значительные объемы капитала были перенаправлены из производственного сектора в финансовый. Поскольку эти процессы носили глобальный характер, невозможно было ограничиться только привлечением иностранных сбережений: какую-то часть внутренних производственных инвестиций неизбежно пришлось свернуть.