Эльфийская кровь. Книга 3. Пророчество Двух Лун - Владимир Ленский

Пестрый свет от фонариков перебегал по лицам. Неожиданно все фонари ожили, сдвинулись к центру; люди, которые несли их, остались невидимы в темноте. Плавание в воздухе пестрых огоньков завораживало, а музыка играла в такт этому движению.

Неожиданно Ренье услышал тихий голос:

– Господин Эмери, не так ли?

Он обернулся.

– Да.

И замер. Перед ним стоял сам герцог Вейенто. Белый атласный наряд очень шел ему, хотя этого меньше всего можно было ожидать, зная коренастую фигуру и крепкое сложение герцога.

– Вы изумительно хорошо выглядите, – сказал Ренье, радуясь тому, что первая его фраза не была враньем.

– Вы тоже, – криво улыбнулся герцог. – Буду краток – скоро начнется церемония… О вас говорят поразительные вещи, мой дорогой. Вы простите мне такое обращение? Я старше вас, знатнее и к тому же хорошо знавал вашего драгоценного дядю…

– А, – сказал Ренье. – Разумеется.

Герцог приблизился к нему вплотную, облизнулся и прошептал:

– Ну и какова она, моя кузина?

– Простите, я не совсем вас понимаю, – сказал Ренье.

– Да бросьте вы, все вы понимаете… Я хотел бы спросить об этом Адобекка, да он отмалчивается – тихоня. Нынешнее поколение более разговорчиво. Во всяком случае, я на это надеюсь. Всю жизнь я мечтал узнать, какова моя кузина в постели.

– Очень хороша, – сказал Ренье.

– А… подробнее?

– Я расскажу вам при одном условии.

– Я готов на любые условия.

– Вы расскажете мне, какова была ваша девственная жена в первую брачную ночь.

Герцог и глазом не моргнул:

– Согласен!

– В таком случае ее величество – гибка, горяча и ласкова.

– Это слишком общие слова.

– Более точное описание вы получите, когда я услышу то, о чем жажду услышать.

– Могу я узнать, откуда у вас такой интерес к моей невесте?

– Просто никогда не имел дело с девственницами, – пояснил Ренье.

Герцог хмыкнул и потрепал его по плечу.

– Странные создания – женщины, – заметил он.

– Особенно Эльсион Лакар, – подхватил Ренье, многозначительно улыбаясь своему собеседнику.

– Вот именно.

– Вот именно.

Герцог заговорщически подмигнул.

– Это правда, что она потеряла сына?

– Ужасная трагедия, – сказал Ренье.

– Ужасная.

Они помолчали. Ренье все больше и больше нравился герцогу. Он чувствовал это, догадывался, что Вейенто и сам прилагает огромные усилия к тому, чтобы понравиться молодому человеку, нынешнему любовнику правящей королевы.

– Вам его жаль? – спросил вдруг Ренье.

Вейенто пожал плечами.

– Талиессина? Нет. В последний раз я видел его ребенком. Очень избалованным, капризным ребенком. Скверный характер, много шума… Он причинил бы стране немало вреда, если бы остался в живых и взошел на престол. Нет, мне не жаль его. Я с сочувствием, с пониманием отношусь к молодости… – Быстрая улыбка, долженствовавшая показать Ренье, что речь идет о молодости совершенно определенных людей (например, самого Ренье). – Но не в таких проявлениях.

– Понимаю, – сказал Ренье.

– Правда? – Вейенто поднял брови. – Вы действительно меня понимаете?

– Действительно.

Они помолчали, совсем немного, ожидая, пока между ними установится полное взаимопонимание.

– Говорят, он погиб в какой-то глупой пьяной стычке, – добавил Ренье. – Бунтовали крестьяне… Бунт, разумеется, уже подавлен, но он умер. Мне кажется, он искал смерти.

– Правда?

– Да. Ведь у него была любовница, и ее убили.

– Сколько крови! Всех убили, – сказал герцог и, посмеиваясь, отошел.

Ренье перевел дыхание. Он чувствовал, как пот струится по его телу.

И в этот миг он поймал наконец взгляд королевы. Он застыл на месте, перестал дышать. Сияющая, с прежней лучезарной улыбкой на устах, королева смотрела на него издалека – серьезно и как будто одобрительно: она знала, о чем Ренье говорил с ее врагом, и благодарила его.

Ренье в ответ слабо улыбнулся. Вряд ли герцог окончательно уверился в том, что Талиессин мертв. При дворе не соблюдался траур, и тело принца не было выставлено в хрустальной гробнице для демонстрации народу. Если уж на то пошло, тело принца вообще никто не видел.

Однако и на это следовало уповать в первую очередь – Вейенто доверял не столько официальным сообщениям, сколько непроверенным слухам. Траур при дворе мог быть уловкой, тело в хрустальной гробнице – подделкой; но то, о чем говорят в народе, – скорее всего, непреложная истина, свершившийся факт. Талиессин мертв, а его мать увлечена любовью молодого придворного. Самое время нанести удар.

Скоро. Уже скоро. Сперва только нужно жениться.

Две дамы, выбранные заранее и облаченные в одинаковые красные платья, расшитые узором в виде созревших фруктов, приблизились к невесте. Стражи посторонились, позволяя им войти и взять бессловесную фигуру под руки.

– Пора! – сказала Ибор.

Она хотела произнести это тихо, грудным голосом, но от долгого молчания охрипла, и потому вышло неблагозвучное карканье. Ибор так смутилась, что споткнулась при первом же шаге, и обе дамы, ласково поглаживая ее по плечам, повели ее, точно больную, бережно и осторожно, по дорожке сада к маленькой поляне. Все пространство этого пятачка земли в самом центре королевского сада было выложено сорванными цветами. Море цветов, сотни, тысячи. Голубые, белые, желтые, кремовые, красные, розовые лепестки.

А посреди них стояла королева. Озаренная разноцветными огнями фонариков, она казалась не живой женщиной из плоти и крови, но искусно сделанной статуей: закованная в свое драгоценное платье, с металлическими волосами, в которых почти терялась корона, с множеством украшений на руках, на груди.

Малейшее движение королевы отзывалось переливами мириад граней. Контраст между нежнейшими живыми лепестками, которые умрут еще прежде, чем окончится вечер, и незыблемостью этой женщины, в которой не было ничего натурального, показался невесте почти болезненным.

Юноша, на которого указали как на ее любовника, затерялся в толпе придворных, но Ибор постоянно выискивала его взглядом. Он возбуждал в ней странный интерес. Каково это – ласкать такую женщину?

Она пыталась представить себе ночь их любви и сильно вздрагивала всякий раз, когда воображение рисовало ей какую-нибудь новую картину.

Кое-что она позаимствовала из своих домашних впечатлений: ни Ларренс, занимаясь любовью с Танет, ни Адальберга, ищущая чужих объятий, никогда особенно не прятались, так что у Ибор была отличная возможность подсматривать.