Отрава для сердец - Елена Арсеньева

Ее изнасиловал Аретино! У нее родился ребенок, который потомумер! Было от чего покачнуться…

– Что, тебе не по силам эта ноша? – Глаза Джильи сверкнулипрезрением. – Ты случайно не из тех мужчин, которые полагают, будто женщинарождается на свет божий в то самое мгновение, когда они соизволяют бросить нанее свой снисходительный взор? А до этого времени она не живет, не чувствует,не страдает, не любит? Мужчина – да! Мужчина переживает целую жизнь! А женщиналежит в сундуке, как платье, которое уныло ждет своего часа и не знает, придетли кому-то в голову извлечь его из затхлости и тесноты, и встряхнуть, ипроветрить, и дать покрасоваться перед людьми!

Тьфу! – сердито плюнула Джилья. – Разве она виновата в том,что проклятый Марко Орландини убил ее мать, а Троянду, перепуганную девчонку,увез в Венецию? Разве она виновата, что попала в Мизерикордию, к этой бешенойЦецилии Феррари, у которой и незабудка станет распутничать с первым попавшимсяпыреем? Она не виновата, что попалась на глаза Аретино! Не виновата, что хотелажить, а не сходить с ума в монастыре! И чем же она виновата, если я решилавернуться к Пьетро и вернуть его себе? Пьетро – мой, всегда был моим и всегдабудет. А Троянде нужна любовь… она рождена любить одного-единственного мужчину,да вот беда – он ей еще не попался… То есть мне казалось, что попался, нотеперь я вижу, что нет!

Григорий только зубами скрипнул.

– Да чего ты к нему прицепилась? – Прокопий не выдержал икинулся заступаться за брата. – Можно подумать, Троянда – твоя любимая роднаясестра и тебе не терпится ее просватать. Сама же говоришь, что отбила у неелюбовника. И в подземелье к Грине ее заманила…

– Аретино, повторяю, принадлежал мне, – надменно уточнилаДжилья. – А что до подземелья… я-то надеялась, что твой брат задушит ее вобъятиях, а вместо этого он ей голову проломил.

Григорий резко, коротко вздохнул.

– И вот еще что, ragazzo, – уничтожающим тоном продолжилаДжилья. – Запомни: тебе это пригодится в будущем. Женщины могут ненавидеть другдруга, но у них есть один общий враг – мужчина. Понял? И перед лицом этоговрага все женщины – сестры… разумеется, в том случае, если этот мужчина ненужен ни одной из них.

– Не нужен?! Ты же только что говорила, что Троянда в Гринювлюблена! – возопил Прокопий, до глубины души оскорбленный за брата.

– Она-то да, а вот он? – фыркнула Джилья. – Кажется,бедняжке опять не повезло. Но все, хватит! Мне надоело тратить на вас время ислова. Извольте отдать мои деньги, не то…

– Не пугай, уже пуганые, – устало отмахнулся Григорий. –Поди, Прошка, принеси ей мешки. И скажи, чтоб приготовили лодку: довезти этусиньору до берега.

– О, погодите! – вдруг оживилась Джилья. – То есть деньги,конечно, давайте, но лодка зачем? Я ведь намерена покинуть Венецию, так не всели равно, на каком корабле? Ваш не хуже прочих. Я хорошо заплачу, клянусь! –Она хихикнула. – А вы доставите меня, скажем, в Неаполь. Можно и в Ливорно,Тулон… даже в Марсель, если сойдемся в цене. Эта каюта мне нравится. – Джильяогляделась. – Конечно, тут надо прибрать, привезти мои вещи – и я буду готовапутешествовать в ней.

– Это моя каюта, – уточнил Григорий. – Так что…

– Но ведь и я о том же! – Джилья приоткрыла в улыбке свойалый рот. – Разве ты еще не знаешь, что вдвоем в дороге веселей?

– Знаю, – кивнул Григорий. – Вдвоем, но не втроем. Третийлишний! Думаю, что твое присутствие не понравится моей жене.

Джилья и Прокопий переглянулись, и впервые Григорий увиделрастерянность на точеном, самоуверенном лице этой женщины. Ну а Прокопий явнорешил, что брат только что спятил.

– Ты женат?! – спросили они разом.

Григорий качнул головой:

– Пока нет. Но сейчас я отправлюсь за своей невестой, такчто приготовь лодку, Прошка, и предупреди капитана, чтобы готов был в полденьобвенчать нас.

– Просто поразительно, до каких глупостей доходят мужчина иженщина, когда им приходится таиться друг от друга!

Это были единственные слова, которыми Джилья удостоилаГригория, когда он довез ее до пристани Лидо и высадил на берег. Теперь ейпредстояло искать другой корабль, но о Джилье и ее новых хлопотах Григорийзабыл сразу, как расстался с ней. А эти слова запомнил, потому что, хотьизрекла их самая лживая из женщин, они были истинной правдой.

Зачем он скрывал от себя, что влюбился в Троянду с первоговзгляда, а взрыв страсти, потрясший обоих, только довершил дело? В ее присутствиион чувствовал себя не просто счастливым – он словно летел над миром,кружившимся в многоцветном хороводе. Почему он боялся признать это счастье,почему стыдился его, напускал на себя грубость и холодность? Зачем искалподвоха в искренности и красоте ее лица, взора, голоса, поцелуев? Ну и получилто, чего искал: замкнутость и ложь. Как ей было сказать правду, когда каждыйего, Прокопия, Васятки вопрос – каждый бесцеремонный, грубый вопрос! –подталкивал ее ко лжи? Почему он посмел держать себя так, словно он – венецтворения, а она – придорожная лужа, из которой божество-мужчина снисходительноутолило жажду? Да, она не вчера родилась… и сколько страданий успела вынести!За Григорием тянулась такая река девичьих и бабьих слез, он соблазнил столькихневинных, оставив без утешения… кто, как не он, знал, до чего трудно, безмернотрудно женщине противостоять силе мужского желания, и уж совершенно безнадежно– силе мужского равнодушия. Григорий много грешил и любил прелести греха. Онделал что хотел, но разве те девки, которые после вспышек его похоти тайновытравливали плод или шли под венец с первым попавшимся простодушным женихом,лишь бы грех прикрыть, – разве они могли как-то изменить свою участь? Вот иТроянда не могла. Он никогда не судил ни других, ни себя – за что ж ее судил спервой минуты так строго, что едва не уничтожил – и ее, и себя заодно уж!

Вода кипела, громко журчала, взрезываемая веслами. Рубаха наспине уже намокла, и ветерок студил разгоряченное тело. Это был предрассветныйветерок, он покрыл рябью море и наполнил тревогою сердце гребца. Григорийвскинул голову: звезды начали меркнуть, а на горизонте появилась бледнаяполоса. Там, за морем, медленно шло на восход солнце. Волны уже не казалисьоднообразной черной массой, а начинали слегка отливать перламутром. Еще час,много два, и город проснется, оживет. Проснется, оживет и дворец Аретино. Итогда…

«Тогда сгинем вместе, – твердо сказал себе Григорий. –Только бы она еще была жива!»