Собор - Роман Злотников

Когда он вышел в приемную, полицейского уже не было. Памела с невозмутимым видом набирала что-то на компьютере. Он остановился у ее стола:

— Мисс Тарлтон, снимите со счета причитающееся вам жалование за две недели и еще столько же в качестве премии. И можете сегодня уйти пораньше.

Памела обратила к нему свои яркие зеленые глаза, в глубине которых он уловил тень негодования, и холодно произнесла:

— Благодарю вас, мистер Воробьев, но, с вашего разрешения, я предпочту сначала закончить с делами.

— Что ж, я буду только благодарен, — сказал Иван и вышел.

Она нахмурилась. Вот ведь как: не успели зайти в офис, и симпатичный мужик, еще в том возрасте, когда мужчина способен на большее, чем просто пускать слюни, глядя на девушку, превратился в строгого чинного босса. Она взяла папку со счетами, показала язык закрытой двери и вновь повернулась к компьютеру.

Патрик О'Рейли гордился магией своего взгляда. Проститутки, сутенеры, карманники, мелкие торговцы наркотиками попадавшие к нему в лапы, бледнели, их лбы покрывались крупными каплями пота, а руки начинали мелко дрожать, когда Патрик внезапно впивался в их лица своими большими черными зрачками. Среди коллег бытовало мнение, что взгляд Инквизитора — так они называли Патрика за глубокую, как у большинства ирландцев, набожность и врожденную недоверчивость — эффективней перекрестного допроса под лампой. Короче, взгляд О'Рейли заслуженно был причиной его гордости. Кроме взгляда, таких причин было еще две. Дом, уже более полутора столетий хранящий в себе истовый ирландский дух семьи О'Рейли, и четверо сыновей, двое из которых пошли по стопам отца: старший стал федеральным агентом, а второй, самый младший, в этом году заканчивал полицейскую академию. И вот сейчас первая причина его гордости вдруг подверглась небывалому испытанию.

Семья О'Рейли издавна имела свое мнение о русских. Оно было невысоким, даже слегка презрительным. Ну как еще, скажите, относиться к нации, которая позволила увлечь себя сумасбродными идеями какого-то немца и опозорилась безбожничеством. Узнав, что дела Сноурта, изрядно, кстати, потрепанные, должен принять в свои руки русский, — не эмигрант, а самый настоящий, из России, О'Рейли решил, что его старый приятель Сноурт спятил окончательно. Пусть русские в последние годы и стали мелькать в телепрограммах в достаточно респектабельном виде, он до сих пор помнил старые кадры: длинные очереди, голодные, хмурые лица, заснеженные дороги и ржавые автомобили на них. Было бы странным, если бы эти люди вдруг оказались способны на нечто путное. Но это было решение Фила. И единственное, чем Патрик мог ему помочь, так это сразу дать понять русскому, что шериф О'Рейли будет внимательно наблюдать за его действиями. И потому он озаботился тем, чтобы стать первым лицом, с которым русский повстречается по прибытии на восточное побережье.

С русскими он еще ни разу не встречался, и сейчас его разбирало любопытство. Подсознательно он нарисовал себе портрет, похожий на Ника Поллака, профессионального игрока в бильярд из «Сияющих огней», ночного клуба на Айленд-Бич, который попортил ему немало крови. Этакого здоровенного, немного ограниченного мужчину, с немного одутловатым от неумеренного потребления виски лицом. Самый популярный типаж из фильмов о русской мафии. Однако тот, кто сидел перед ним, являл собой совершенно другой тип. Сухощавое, скорее поджарое тело, руки с широкими, тяжелыми запястьями, умное и интеллигентное лицо и скупая, но артистически точная жестикуляция. Все это было слишком хорошо для русского. Но О'Рейли был уже не в том возрасте, когда подобные мелкие неожиданности могли выбить его из колеи. Поэтому он только усмехнулся про себя и подумал: «Ну что ж, парень, ты, пожалуй, набрался кое-какого лоска, но я посмотрю, как с тебя слезет вся эта шелуха».

После пятнадцатиминутной болтовни о всяких формальностях, состоянии дел, тяжелой доле полицейского, которую русский поддерживал, не проявляя никакого нетерпения, как будто и правда считал, что шериф вызвал его как раз для того, чтобы Патрик смог развеять скуку подобной пустопорожней болтовней, О'Рейли, будто ненароком, отвернулся к окну и, выждав мгновение, повернулся и воткнул свой знаменитый взгляд в собеседника. В следующее мгновение он понял, что ничего у него не получилось. Глаза русского, за мгновение до этого смотревшие доброжелательно и спокойно, вдруг отвердели, сузились, и шериф, не успев ничего понять, почувствовал себя кроликом, смотрящим в пасть удаву. Несколько мгновений стояла тишина. Потом русский растянул губы в холодной улыбке и тихо сказал:

— Вы что-то хотели спросить, мистер О'Рейли?

Шериф с трудом опустил глаза и, уставившись на узелок галстука Ивана, сглотнул сухой ком, застрявший в горле. ТАКОГО он еще не ощущал ни разу в своей богатой на события жизни. Он попытался быстро привести в порядок пошатнувшиеся нервишки, но пауза уже слишком затянулась, и он торопливо заговорил:

— Э-э, мистер Воробьев, я бы хотел предупредить вас, прежде чем вы вступите в права юридического лица, что дела вашего друга, мистера Сноурта, в большом расстройстве.

Это было не совсем то, что он собирался сказать, или даже совсем не то, но больше ничего в голову не пришло. А молчать под этим взглядом не было никакой возможности. Впрочем, эта фраза принесла свои плоды, и взгляд русского слегка смягчился. О'Рейли решил продолжить:

— За последнюю неделю фирме мистера Сноурта предъявлено несколько мелких исков по поводу неоплаченных счетов за выделенные линии связи, воду, электричество, абонемент на парковку. А на очереди еще и несколько крупных. Общая сумма весьма значительна. — О'Рейли замолчал, но русский великолепно держал паузу. — Так как оплата мелких счетов происходит автоматически, я делаю вывод, что на счету мистера Сноурта ничего нет.

Русский, по-видимому, принял решение не подвергать больше сильным нагрузкам нервную систему шерифа.

— Благодарю вас, мистер О'Рейли, у мистера Сноурта прекрасная секретарша, я уже в курсе дел и оплатил все счета.

Минутой раньше подобная фраза только бы утвердила О'Рейли в его предубеждениях по отношению к русским. Он-то хорошо знал состояние дел Сноурта и гроша ломаного не дал бы за то, что тот выкарабкается, а вкладывать свои деньги в стопроцентно гиблое дело — ну не абсурд ли? Но с этим русским…

— Мистер О'Рейли, — мистер Воробьев доверительно подался вперед, — мне охарактеризовали вас как человека дотошного и исключительно честного. (Полицейский, подбросивший его до участка, оказался довольно словоохотливым. Кроме того, кое-что они с Костиком разузнали еще в Нью-Йорке.) И я был бы крайне признателен, если бы вы поподробнее рассказали мне о неприятностях мистера Сноурта.

О'Рейли на мгновение задумался. В просьбе русского не было ничего необычного, но после недавнего фиаско он склонен был, фигурально выражаясь, «дуть на воду». Однако, несмотря на то что этот русский явно внушал опасения, шериф не чувствовал в нем этакой порчи, ощущение которой постоянно присутствовало при встрече не только и даже не столько с правонарушителями, сколько с теми, кого он считал нечестными людьми. А шериф, как правило, привык доверять подобным проявлениям своей интуиции. И потому решился на несколько большую откровенность, чем планировал.