Подставная фигура - Данил Корецкий

– Это Злотин? – с надеждой спросила Алика. – Что ему надо?

Она ставила между собой и страхом мужчину. А ему некого было поставить вместо буфера, только револьвер. Но привычки побеждать страх оружием у него тоже не было..

Стук повторился.

– Кто это? – снова спросила Алика. Какая дура, откуда он знает? Может, и правда пьяный Злотин? Да больше и некому...

На негнущихся ногах он подошел к двери Что-то тяжелое оттягивало правую руку и мешало... Он взялся за ручку левой, успел заметить подозрительную податливость пружины, словно с той стороны кто-то тоже опустил ручку вниз. В следующее мгновение дверь сама распахнулась, сильно ударив его в плечо, темная фигура надвинулась из дверного проема, опрокинула навзничь, навалилась сверху.

Пальцы правой руки конвульсивно сжались, раздался выстрел. Где-то вверху зазвенело, по полу застучали осколки люстры. Послышался истеричный вопль Алики.

– ...Ах ты падла! – выдохнула фигура.

Правое запястье словно защемило капканом. Таубе бесследно исчез, не желая вмешиваться в чужие разборки, а Евсеев хрипло застонал, задергался под тяжелым, вдавливающим его в пол телом, выгнулся, пытаясь освободиться, но это оказалось ему не под силу.

Кто-то прошел рядом, включил настольную лампу. Он увидел над собой перекошенное от напряжения незнакомое лицо и черный набалдашник глушителя у переносицы. Проглотил горькую слюну, с трудом выдавил:

– Кто вы? Что вам надо? Незнакомец приподнялся.

– На живот, – скомандовал он. – Руки за спину.

Страх парализовал его, тело не выполняло идущие от мозга команды.

– На живот, я сказал!

Сильные руки рывком развернули его лицом вниз, завели руки за спину и стянули запястья жесткой тонкой бечевкой.

Через минуту Евсеев сидел на краешке кресла, неудобно выгнувшись, руки за спиной постепенно наливались болью. Свет настольной лампы слепил глаза, и он закрыл тяжелые веки, пытаясь тонкой, просвечивающей на свет кожей отгородиться от грубых и страшных событий.

– Здравствуйте, Леонид Васильевич!

Он снова открыл глаза и отшатнулся. Перед ним стоял мертвец. Живой. Почти не изменившийся – только лицо стало жестче, острее. И несколько морщин... Он вовремя закрыл рот, чтобы успеть поймать каплю, готовую сорваться с нижней губы.

– Здравс...

Он забыл фамилию и имя этого человека. Наверное, потому, что давно похоронил его в своем сознании.

– Дайте... воды...

Тот, кто был с мертвецом, – кряжистый, седой, с дубленым лицом, – он кивнул Алике, показав глазами на холодильник. Та послушно пошла, раскачивая задом и тряся голыми сиськами. Хлопнула дверца, пшикнула крышка банки со швепсом. Алика поднесла к губам Евсеева прохладную жестянку, ее руки колотились.

Шипучая жидкость освежила слипшееся горло.

– Это не я. Я только выполнил приказ. Но мы собирались позаботиться о твоей семье...

Оживший мертвец нехорошо улыбнулся.

– О ней заботятся тюремщики в Уормвуд-Скрабз, – жестко сказал он. – И вы это прекрасно знали.

«Карданов! – как всегда, в минуту наивысшего напряжения пришло озарение. – Макс Карданов! И у него действительно запутанная история с родителями...»

Карданов присел на корточки, уперевшись локтями в колени, и в упор посмотрел на Евсеева.

– Где деньги?

– У меня ничего нет. Я все сдал обратно в кассу. Есть расписка...

Седой сбоку угрожающе надвинулся на него.

– Ладно, Макс, – прозвучал его резкий голос. – Леха там уже волноваться начинает, хватит болото разводить...

– Я вам правду говорю. Могу расписку показать...

– Ладно, – спокойно проговорил седой.

Он сделал легкое, не лишенное своеобразной грации движение рукой, сжимающей пистолет – У Евсеева из глаз брызнули искры. Яички поджались, из горла вырвался хрюкающий звук. Ответработник ЦК КПСС не знал, что боль от удара может быть такой пронзительной, – он на какое-то мгновение потерял сознание.

...Потом его что-то ужалило в руку. Евсеев дернулся и пришел в себя. Седой выпрямился, в руках у него был узенький шприц, тонкая иголка с рубиновой капелькой на конце ярко блеснула в свете настольной лампы– Алика смотрела округлившимися глазами – сквозь серую радужку проглядывало испещренное сосудами глазное дно.

Перехватило дыхание: на обонятельные рецепторы обрушилась лавина запахов – тяжелая волна Аликиных духов, терпкий дух оружейного масла, пот нескольких человек – грубый мужской и нежный женский... Все чувства многократно обострились, комната вдруг деформировалась и изменила размеры, стол по наклонному полу поехал в угол, температура воздуха стала подниматься, будто кто-то на полную мощность включил отопление.

Алика продолжала смотреть с самым идиотским видом, словно ожидая, что сейчас у него вырастут рога или глаза засветятся неоновым огнем, а двое пришельцев ждали совсем другого и были уверены, что дождутся...

Жар распространялся медленными волнами. Иногда заключенных на допросе пытают с помощью прожектора, Евсеев слышал об этом. Ставят перед самым лицом, двести-триста ватт... Но ведь здесь никакого прожектора нет. Нет? А пот – градом... Алика поднялась с кровати, Евсеев увидел, что вся одежда на ней истлела, испарилась. Она рада, конечно, эта сучка, она всегда любила жару, жару и молодых самцов, ей хоть гангстера, хоть черта лысого давай, ей все мало...

– Где деньги? – Лицо Карданова вытянулось в длину, нос съехал на щеку, рот по окружности передвинулся на лоб.

– Какие еще деньги? – произнес Евсеев, сдувая горячий пот. – Никаких денег нет, они в банке... Есть бриллианты. Да, бриллианты есть. От пяти до пятнадцати карат.

Теперь лица вытянулись у седого и Алики. Мало того: они почернели, словно обуглились. Евсееву стало страшно. Он отвернулся. Но и там стояла Алика, ее волосы от жара скрутились спиралями, как у негритянки, все тело тоже почернело, блестит от пота, губы вывернулись. Нет... Это невозможно!

– Где камешки? Где бриллианты? – надвинулось на него чье-то лицо. Это был Мулай Джуба, между сточенных треугольниками зубов торчат остатки мяса. Евсеев вдавился в спинку кресла.

Мулай Джуба улыбался. Евсеев понял, в чем дело: они в Борсхане, вот почему так жарко, они находятся в подвалах президентского дворца. Алика стоит перед ним, неприлично раскачивая тазом и показывая влажный розовый разрез между ног.

– В кабинете за зеркалом есть тайник... И двойной сейф в гостиной... В марсельском отделении «Лионского кредита» два абонированных сейфа... Нельзя же все яйца складывать в одну корзину?

– Конечно, нельзя! – Мулай Джуба поощряюще улыбался и хлопал его по плечу. – Теперь говори шифры. Только не спеши, надо ведь записать, правда?

И Алика улыбается розовым разрезом, и Карданов перевернутым ртом на лбу, они одобряют его хитрость и предусмотрительность, и он одобряет их обстоятельность и старательность.