Рубеж Империи: Варвары. Римский орел - Александр Мазин

Книва удивился. Если герул хотел помочиться, то зачем куда-то идти? Удивился Книва и насторожился. И осторожно, задом, начал отползать прочь. Но отполз совсем недалеко, потому что нечто острое укололо в шею.

Книва замер.

– Перевернись, – велел мужской голос.

Книва медленно перевернулся на спину и увидел зазубренное по краям железко копья. И третьего герула, который это копье держал. Ну да. Теперь Книва сообразил: герулов-то трое было!

Книва хотел сесть, но герул кольнул его в щеку – и Книва остался лежать. Тем временем второй герул подоспел. Тоже встал над Книвой.

– Ты кто? – спросил тот, что с копьем. – Что тут делаешь?

– Да я… Силки проверить! – нашелся Книва.

– А что таишься?

– А?.. Что таился? – Книва изобразил смущение. – Да испугался я, вот и спрятался!

«Убьет, – подумал Книва, глядя на заросшее рыжей бородой лицо герула. – Убьет. И Аласейа ничего не узнает. Кто ему скажет?»

Герул немного отвел копье, собираясь ударить…

Книва напрягся, приготовившись откатиться в сторону. Но второй герул, угадав его мысли, поставил ногу Книве на горло:

– Лежи!

Подошел человек Стайны.

– Знаешь его? – спросил герул с копьем.

– Знаю, – кивнул человек Стайны. – Из дружины Одохара.

– Такой заморыш? – Губы герула презрительно искривились. – Совсем у вас народ измельчал, я гляжу. Таких дохляков в дружину берут.

«Ты бы это брату моему сказал, – злобно подумал Книва. – Он бы тебе показал „дохляка“!»

– Да этот недавно взят, – пояснил человек Стайны.

– Ты – дружинник? – спросил Книву герул.

– Да! – Книва попытался гордо выпятить подбородок, но помешала нога второго герула.

– Ага. – Герул опустил копье. Раздумал убивать.

– Вяжи его, – скомандовал он. – С дружинником Одохара мне потолковать интересно.

Книва понял, что лучше ему быть убитым, и, схватив второго герула за лодыжку, дернул изо всех сил. Герул не устоял, полетел навзничь… Книва вскочил, хватаясь за нож… Но рыжебородый, изловчившись, ткнул его древком копья в живот. Книва отлетел назад – в руки еще одного герула.

Человек Стайны бросился на Книву. Книва пырнул его ножом в живот, но попал в пояс из толстой кожи, и нож соскользнул, а герул, который держал Книву, ударил его по затылку. Искры брызнули из глаз Книвы, и тут же новый удар бросил его в темноту…

Их тела обмякли. Последний вскрик растворился в щебете птиц, но сердца еще продолжали колотить в ребра. Коршунов откинулся на спину и лежал, расслабленный, медленно, с наслаждением ощущая, как тает, обращаясь в мягкое тепло, бешеный огонь страсти. Его рука лежала на влажном животе Анастасии, пониже пупка. Алексею было хорошо.

Ладошка любимой легла на его мокрый лоб.

– Не смотри, – прошептала женщина.

Через мгновение она выскользнула из-под его руки. Алексей услышал шорох удаляющихся шагов, но продолжал лежать с закрытыми глазами. Да, ему было хорошо. По-настоящему хорошо…

– А здоров ты с бабами, Аласейа, – внезапно раздался знакомый вкрадчивый голос.

Коршунов успел только глаза открыть, вскочить не успел: жала копий уперлись ему в живот и в грудь, а горло прихватила вилка рогатки.

– Или ты только с чужими тиви такой бойкий? – продолжал Стайна насмешливо.

– Только попробуй ей что-нибудь сделать… – прохрипел перехваченным горлом Коршунов.

Стайна засмеялся. И его дружинники, которые прижали Коршунова к земле, тоже захохотали.

– И что будет? – отсмеявшись, поинтересовался Стайна.

Коршунов промолчал. Глупо грозить, когда ты в таком положении.

– Не тревожься, – сказал Стайна. – Я не стану наказывать свою женщину. За что же мне ее наказывать? За то, что вутья-чужак ее снасильничал? Вот кабы она сама… Тогда следует по закону ее наказать. И сурово. Но ведь не сама же она с тобой легла. Подстерег ее в роще похотливый кобель и снасильничал. Так?

– Так, – выдавил из себя Коршунов.

«Неужели он не видел? – подумал Алексей. – Неужели не понял?»

Очень хотелось в это верить. Раз уж все равно пропадать… Вряд ли он Коршунова живым отпустит…

И тут рядом со Стайной появилась Анастасия. Успела уже накинуть на себя рубаху и плащ, лицо обтереть. Только коса немного растрепалась. Встала рядом со Стайной, обняла, потерлась щечкой о плечо толстяка.

– Вот, – Стайна повернулся к ней, – он уже признал вину. Поймал, говорит, снасильничал.

– А я тебе говорила.

Нежный голосок теплом отозвался в груди Коршунова. Хотя он уже начал понимать…

– Он признает все, что ты скажешь, господин мой. Так ведь, Алексий? – В голосе слышались молящие нотки.

– Ты… Вместе с ним? – В голове Коршунова не укладывалось, что эта женщина, его любимая женщина, которая минуту назад стонала в его объятиях, попросту заманила его в ловушку. Подманила, как теленка!

– Да, Алексий. А как же иначе? Ведь я принадлежу ему. Или ты забыл?

Коршунов хотел сказать, что он думает по этому поводу, Стайна сделал знак, и рогатка передавила Алексею горло. Вместо слов из него вырвался жалкий сип.

– Что ж нам теперь с ним, с насильником, делать? – глумясь, произнес Стайна. – Может, для начала ему корень детородный вырвать? Да прямо сейчас и казнить? Знаешь, Аласейа, что Закон говорит? Закон говорит: «Привязать за ноги к двум коням да и гнать коней, не переставая, пока насильника пополам не разорвет или не побьет до смерти». Именно так и говорит Закон, Аласейа. Уж поверь мне, хранителю. И я, как хранитель Закона, могу прямо здесь вынести тебе приговор. И сделать по сему. И никто мне не скажет дурного. Даже Одохар. Потому что и видаков у меня хватает, и поклянутся эти видаки перед богами, что своими ушами слышали, как без пытки, по собственной воле признал ты, что снасильничал тиви мою, Стайсу. Может, мне так и сделать, а то еще прилюдно откажешься от своих слов? Откажешься?

– Что тебе нужно? – прохрипел Коршунов.

– А ничего мне не нужно, Аласейа. – Толстяк прижмурился, как кот. – Даже и не признаешь ты, что силком взял тиви мою, что переменится? Ничего не переменится. Только уже не тебя одного, а двоих вас конями разметают. А Одохар так в твою удачу верил, Аласейа… – Стайна покачал лысой головой. – Так ошибся Одохар! Только и хватило твоей удачи, Аласейа, что квеманское село пограбить да чужую тиви на траву завалить. Что скажешь, Стайса, казним его сейчас? Или на суд тинга представим? Тебе решать. Откажется Аласейа от своего слова – размечут тебя конями. Как по Закону следует. И захочу я помочь тебе, а не смогу. Завтра тинг начинается, серьезное дело. Должен я к тингу готовиться, некогда мне со всякими насильниками возиться. Так что, если скажешь, что веришь ему, посадим его пока в яму. А завтра на суд тинга выставим. Говори, Стайса: завтра или сейчас?