Погребальные игры - Мэри Рено

Больше всех изменилась Роксана. Ей исполнилось двадцать шесть лет, однако такой возраст на ее родине считался для женщины весьма почтенным. И в этом мнении она укрепилась, подойдя к зеркалу, что неожиданно добавило ей в своих глазах веса. Она стала в большей степени ощущать себя уже не вдовой покойного государя, но царственной матерью его наследника.

Пелла сдалась по приказу Олимпиады, продиктованному Кассандром, после чего, спрятав гордость в карман, вконец униженная царица послала спросить победителя, может ли она теперь вернуться в свои дворцовые покои. Кассандр ответил, что сейчас не самое подходящее время для возвращения. Сначала следует разобраться с делами.

Олимпиада посиживала у окна и, глядя на западный берег моря, размышляла о своем будущем. Эпир ее более не приемлет. Ей уже шестьдесят, но еще лет десять или даже больше она могла бы воспитывать мальчика и увидеть в итоге, как он взойдет на отцовский трон.

Кассандр устроил в Пелле большой прием. Эпироты заключили с ним союз, и он направил к ним наставника для их малолетнего царя, сына Клеопатры. Похоронив Никанора и восстановив оскверненную гробницу Иоллы, новый властитель Македонии поинтересовался, что сталось с телами так подло убитой царской четы.

Его привели в дальний угол кладбища, где в скромной выложенной кирпичами могиле покоились Филипп и Эвридика, погребенные, как простые селяне. Едва ли можно было теперь разобрать, кто из них женщина, а кто мужчина, но Кассандр велел возложить останки на погребальный костер, заявив, что оба убийства совершены с вопиющими нарушениями македонских законов, и приказал хранить прах убиенных в драгоценных ларцах до тех пор, пока не будет выстроена подобающая гробница. Он хорошо помнил, конечно, что царей Македонии обычно захоранивали их непосредственные преемники.

После чистки, проведенной Олимпиадой, в окрестностях Пеллы появилось много новых могил. Увядшие венки еще висели на надгробных плитах с локонами волос родственников усопших. Те по-прежнему приходили туда с жертвенными корзинами поплакать и погоревать. И Кассандр с завидным упорством начал обходить эти траурные компании, выражая скорбящим свое соболезнование и вопрошая, не пришла ли пора осудить виноватых. Вскоре выяснилось, что пострадавшие требуют созыва собрания с намерением обвинить Олимпиаду в том, что она без суда проливала македонскую кровь.

* * *

Олимпиада ужинала со своим окружением, когда слуга объявил о прибытии человека из Пеллы. Покончив с едой, она выпила кубок вина и спустилась вниз.

Обходительный и вежливый посетитель, судя по говору, был из северных мест; правда, она не узнала его, что, впрочем, не удивительно для того, кто долго отсутствует где-то.

Незнакомец держался как друг, он доверительно сообщил ей о том, что македонцы намерены осудить ее, а потом сказал:

— Я здесь, как ты понимаешь, по просьбе Кассандра. После снятия осады он публично обещал сохранить тебе жизнь. Завтра на рассвете в порту тебя будет ждать корабль.

— Корабль?

Сумерки уже сгустились, а светильники в зале еще не зажгли. Щеки царицы во мраке совсем, казалось, ввалились, но в глубине темных глазниц затепился огонек.

— Корабль? Что ты имеешь в виду?

— Госпожа, у тебя есть добрые друзья в Афинах. Ты ведь поддерживала их демократов. — («Поддерживала, только чтобы досадить Антипатру»). — Там тебя хорошо примут. Пусть собрание осудит тебя заочно. От этого пока никто не умирал.

До сих пор она говорила очень тихо: ей еще не удалось восстановить силы после затяжных изнурительных испытаний. Поэтому громкая отповедь прозвучала весьма впечатляюще.

— Неужели Кассандр думает, что я сбегу от суда македонцев? Разве мой сын поступил бы так?

— Нет, госпожа. Но у Александра не возникало подобного повода.

— Пусть они поглядят мне в глаза! — воскликнула она. — А потом, если захотят, пусть выносят решения. Передай Кассандру: как только он сообщит мне день и час собрания, я прибуду на суд.

Придя в замешательство, посланец пробормотал:

— Разумно ли это? Я же сказал, что часть людей откровенно желает тебе вреда.

— Сообщить ей день? — переспросил Кассандр. — Ну нет, это слишком. Я знаю, как впечатлительны македонцы. Назначим собрание на завтра и скажем, что она отказалась приехать.

— Когда они увидят меня и услышат, тогда мы посмотрим, чего они станут желать.

Пострадавшие появились перед собранием в рваных траурных одеяниях, с заново подстриженными и посыпанными пеплом волосами. Вдовы вели осиротевших детей, старики горевали, что на склоне лет остались без сыновей. Когда объявили, что Олимпиады не будет, никто не вызвался выступить в ее защиту. Довольным шумом македонцы одобрили смертный приговор.

— Пока все хорошо, — заметил потом Кассандр. — Полномочия нам предоставлены. Но для женщины ее склада публичная казнь — как подарок. Ведь тогда у нее будет возможность обратиться к народу, а она уж ее не упустит. Я считаю, что нам нужно что-то придумать.

* * *

В Пидне знатные компаньонки царицы занимались обычными утренними делами. Роксана расшивала затейливыми узорами новый кушак, Фессалоника мыла голову. (По распоряжению Кассандра ей передали, что она может свободно вернуться во дворец. Эту привилегию она восприняла с ужасом и обошла молчанием.) Олимпиада, сидя у окна, читала хроники Каллисфена о деяниях Александра. Их где-то в Бактрии скопировал греческий книгочей и отправил ей с царской почтой. Она уже не раз прочла этот труд, но сегодня вдруг захотела опять проглядеть его.

В коридоре послышались чьи-то шаги. Коротко, но настойчиво постучав, вошел Кеб.

— Прости, госпожа. Там солдаты. Они требуют, чтобы ты вышла к ним. Намерения у них явно не добрые. Я запер двери.

Тут снаружи донеслись сильные удары и лязг оружия, сопровождаемые громкими проклятиями. Прямо с шитьем в руках прибежала Роксана. Следом за ней принеслась Фессалоника.

Закручивая мокрую голову полотенцем, она боязливо спросила:

— Он с ними?

Пришел царевич, решительно бросив:

— Что им здесь нужно?

Рукопись сама собой сползла в сторону. Олимпиада вновь взяла ее и вручила мальчику со словами:

— Александр, сохрани это для меня.

Он принял книгу, одарив бабку серьезным, внимательным взглядом. В дверь колотили все сильнее и сильнее. Олимпиада повернулась к женщинам:

— Все понятно. Ступайте в ваши комнаты. И ты тоже, Кеб. Им нужна я. Предоставьте мне самой разобраться с ними.

Женщины удалились. Кеб помедлил, но царевич взял его за руку. Если уж суждено умереть, то предпочтительнее смерть за царя. Грек поклонился и повел мальчика за собой.

Массивная дверь начинала трещать под ударами. Олимпиада подошла к одежному сундуку, сбросила домашнее платье и облачилась в красную мантию, которую надевала в особо важных случаях. Кушак индийского золотого шитья украшала россыпь рубинов и золотая же бахрома. Она достала из ларца великолепное жемчужное ожерелье, таксильское, присланное Александром, застегнула его и без какой-либо спешки направилась к лестнице, где и встала в ожидании на верхней площадке.