Горящий берег - Уилбур Смит

Когда все яйца-бутыли были наполнены до краев и тщательно закупорены, стали пить и пили, пока не насытились. Только тогда Сантэн огляделась и начала понимать, что значит этот туман для растений и животных пустыни.

Из своих глубоких жилищ выползли ярко-рыжие муравьи, чтобы воспользоваться благодатным моментом. Трудолюбивые муравьи спешили от растения к растению, всасывая капельки жидкости. Только когда их брюшки распухали так, что становились прозрачными и едва-едва не лопались, они снова исчезали в норках. У входа в каждую трещинку их поджидали отряды других муравьев. Свадебные кортежи провожали своих цариц с супругами; они поднимались в туманный воздух, помахивая хрупкими бумажно-белыми крылышками, и улетали вдаль. Большинство гибло в пустыне, но некоторые выживали и присоединялись к другим семействам летающих муравьев.

Ящерицы спустились с дюн пировать — они ловили крылатых самцов муравьев. Попадались и грызуны имбирно-красного цвета; они прыгали по твердой поверхности на необычайно развитых задних лапках, удивительным образом напоминая миниатюрных кенгуру.

— Посмотри, Х’ани, что это?

Сантэн увидела незнакомое насекомое размером с саранчу, стоящее на голове. Роса серебряными каплями собиралась на его сверкающем радужном панцире, потом медленно стекала по бороздкам в хитине и направлялась в кривые жвала насекомого.

— Хорошая еда, — ответила Х’ани, сунула насекомое в рот, прожевала и с удовольствием проглотила.

Сантэн рассмеялась.

— Какая ты прелесть, Х’ани!

Она принялась изучать тайную жизнь мелких обитателей пустыни.

«Замечательная земля Африка! Теперь я отчасти понимаю, что хотел объяснить мне Мишель».

С африканской внезапностью, которая больше не удивляла Сантэн, погода переменилась. Туман растаял, выглянуло солнце, и через несколько минут жемчужные капли росы исчезли с растений. Муравьи скрылись в своих убежищах, запечатав за собой вход, а песчаные ящерицы убежали назад в подвижные дюны, оставив оторванные бумажные крылья съеденных летающих муравьев; легкий ветер с берега переносил крылья с места на место.

Вначале ящерицы, замерзшие в тумане, грелись на солнечных сторонах дюн, но через несколько минут жара стала угнетающей, и они побежали по вершинам песчаных гор на теневую сторону. Позже, когда полуденное солнце уничтожит все тени, они уйдут под поверхность, переберутся в более прохладный песок в глубине.

Х’ани и Сантэн взвалили сумки на плечи и, согнувшись под тяжестью полных бутылок с водой, направились к берегу. О’ва был уже в лагере, он насадил на палки десяток жирных ящериц, а на плоском камне у огня лежала сумка, полная рыжих грызунов.

— О супруг мой, какой ты неустрашимый добытчик. — Х’ани сняла сумку, чтобы удобнее было восхвалять усилия старика. — Во всем племени сан никогда не было охотника, равного тебе!

О’ва, ничуть не смущенный, только пыжился, слушая откровенную лесть жены, а Х’ани на мгновение отвернулась, и ее глаза блеснули, посылая Сантэн тайное женское сообщение.

«Они совсем как малые дети, — явно говорила ее улыбка. — От восьми до восьмидесяти они остаются детьми». Сантэн снова рассмеялась, захлопала в ладоши и присоединилась к пантомиме восхваления.

— О’ва умный, О’ва хороший!

Старик наклонял голову с видом серьезным и значительным.

* * *

До полнолуния оставалось всего четыре дня, и, когда поели, луна была до того яркой, что дюны отбрасывали темные тени. Все были еще слишком взбудоражены появлением тумана, чтобы ложиться спать. Сантэн старалась следить за разговором бушменов и даже участвовать в нем.

Теперь она знала четыре щелкающих звука языка сан, а также гортанное придыхание, словно говорящий задыхался.

Однако интонации она еще понимала с трудом. Разные тоны были почти неотличимы для западного уха, и только в последние несколько дней Сантэн догадалась об их существовании.

Она по-прежнему удивлялась тому, что Х’ани произносит словно бы совершенно одинаковые слова и раздражается, когда Сантэн не замечает разницы. Потом, совершенно внезапно, как будто из ушей достали воск, Сантэн отчетливо различила пять тонов: высокий, средний, низкий, восходящий и нисходящий, которые меняли не только значение слова, но и его отношения со всем предложением.

Это было трудно и вместе с тем заманчиво. Сантэн села поближе к Х’ани, чтобы наблюдать за ее губами, и вдруг с каким-то странным удивлением вздохнула, схватившись обеими руками за живот.

— Он шевельнулся! — Голос Сантэн был полон удивления. — Он шевельнулся, ребенок шевельнулся!

Х’ани сразу поняла, быстро протянула руку, подняла короткую рваную юбочку и потрогала живот Сантэн.

В глубине тела Сантэн ощутила новое движение жизни.

— Ай, ай! — закричала Х’ани. — Чувствуй его! Чувствуй, как он лягается, словно жеребец зебры!

Из ее раскосых «китайских» глаз потекли крупные слезы радости, побежали по глубоким морщинам щек; они сверкали в свете почти полной луны.

— Такой сильный, такой смелый и сильный! Почувствуй его, старый дедушка!

О’ва не мог отказаться от такого приглашения, и Сантэн, которая, задрав юбку, стояла на коленях, освещенная пламенем костра, не почувствовала смущения, когда старик притронулся к нижней части ее живота.

— Это очень благоприятное событие, — торжественно объявил О’ва. — Мне подобает танцевать, чтобы отметить его.

О’ва встал и танцевал в лунном свете в честь не родившегося еще ребенка Сантэн.

* * *

Луна опустилась в темное, уснувшее море, а небо над землей уже становилось оранжевым, как спелый апельсин. Приближался день. Сантэн проснулась и несколько секунд лежала с открытыми глазами. Ее удивило, что старики все еще спят возле потухших углей вчерашнего костра, но сама она заспешила, зная, что дневной переход начнется еще до восхода солнца.

На приличном расстоянии от стоянки она присела на корточки, чтобы облегчиться, а затем стащила с себя лохмотья и побежала в море. Задыхаясь от бодряще-холодной воды, обтерлась, набирая пригоршнями песок. Натянув одежду на мокрое тело, прибежала обратно в лагерь. Оба старика по-прежнему были укутаны в свои кожаные покрывала и лежали так тихо, что на миг Сантэн охватила паника. Но тут Х’ани закашлялась и пошевелилась.

«Ну, по крайней мере они живы», — улыбнулась Сантэн и собрала свои немногие пожитки, чувствуя себя образцом добродетели: обычно Х’ани приходилось ее подгонять. Но вот старуха пошевелилась и что-то сонно пробормотала.

Сантэн поняла только слова «ждать, отдых, спать». А Х’ани снова легла и закрыла голову плащом.

Сантэн удивилась. Она подбросила веток в костер, раздула огонь и села ждать.

Над дюнами поднялась Венера, бледная утренняя звезда, она быстро гасла, уступая восходу солнца, а старики все спали. Сантэн начало раздражать их бездействие. Она уже была так сильна и здорова, что с нетерпением ждала каждого дневного перехода.