Российский анархизм в XX веке - Дмитрий Рублев

Практически на все показания Никифорова дала опровержение, используя сведения, говорившие в ее пользу. Информацию, выставляющую ее в негативном свете, она объясняла клеветой, ложными слухами и неприязненным отношением со стороны свидетелей. В то же время следствие не обладало возможностями обратиться за свидетельскими показаниями к жителям Елизаветграда и Александровска, где был отряд Никифоровой. Ведь в то время Украина не была еще под контролем большевиков. Многие свидетели находились на фронтах или далеко от Москвы. В итоге Никифорову обвинили «в вооруженном противодействии и дискредитировании Советской власти и в дезорганизаторской деятельности ее в деле обороны против внешних и внутренних врагов в опасный для революции момент». С самого начала процесса Никифорова заявила о своей невиновности. Свидетели обвинения на процессе не присутствовали. Многие из письменных показаний были охарактеризованы обвинением как сведение личных и «партийных» счетов. Эту ситуацию подчеркнул защитник, оценивший судебный процесс как «смешной». Он указывал на беспочвенность обвинений в ситуации, когда полностью отсутствовали свидетели, которые могли их подтвердить. Имеющиеся же показания были основаны преимущественно на слухах. Ввиду недостатка прямых свидетельств обвинение прибегло к использованию авторитета своих свидетелей из числа большевиков.

Очевиден показательный характер судебного процесса над М.Г. Никифоровой. В ситуации восстановления своего контроля над Украиной большевикам необходимо было подчеркнуть невозможность возврата к событиям 1918 г., связанным с реквизициями и т. п. инцидентами. Ввиду устоявшейся репутации Маруси невозможно было вынести оправдательный приговор. Она была слишком яркой фигурой, на примере которой предполагалось продемонстрировать стремление Советской власти установить законность. Вместе с тем нельзя было вынести суровый приговор. Прежде всего, доказательная база была недостаточна для этого. Да и политическая обстановка, сложившаяся в конце 1918 – начале 1919 гг. была такова, что большевикам стало невыгодно портить отношения с анархистами, которые выступали их союзниками. Особенно это касалось Украины, где действовали многочисленные анархистские отряды. В итоге суд признал Никифорову виновной в дискредитации Советской власти и неподчинении Советам на местах и вынес приговор: «лишить права занимать ответственные посты сроком на шесть месяцев со дня приговора».

Помимо историй с Никифоровой на страницы научных и популярных работ часто попадают иные «скандальные» сюжеты, связанные с историей анархистских или псевдоанархистских формирований времен Гражданской войны. Часто при этом говорится о неких «анархически настроенных» отрядах, которым противопоставляются части Красной армии. Между тем под этим игривым определением чаще всего авторы объединяют воинские части, не имевшие никакого отношения к анархистам. Так, например, В.Д. Ермаков приводит пример бесчинствовавшего «в атмосфере Кизлярского винного района» «отряда матроса Полупанова». Но проблема заключается в том, что Андрей Васильевич Полупанов (1888–1956) никогда в своей жизни не состоял в анархистских организациях и не называл себя анархистом. Более того, он был большевиком и с 1912 г. состоял в РСДРП. Так почему бы не назвать его отряд не «анархически настроенным», а, например, «большевиствующим» или же «большевистски настроенным»? Но ведь нет же… «Подвиги» его бойцов почему-то приписываются анархистам.

Как мы уже успели показать, между анархистами и большевиками постепенно нарастала конфликтная ситуация. На страницах анархистских изданий, на митингах, на заседаниях Советов и съездов Советов все более резко звучала критика правящей партии. Несоответствие политики СНК радикальным ожиданиям анархистов вызывало обвинения в адрес большевиков в предательстве интересов рабочего класса и крестьянства. Вместо передачи всей полноты власти местным Советам была создана централизованная вертикаль государственной власти, возникли новые карательные органы в виде ВЧК. Активисты РКП(б) препятствовали передаче под управление рабочим коллективам фабрик и заводов, а вместо социализации промышленности СНК ограничился введением рабочего контроля и частичной национализацией.

В январе 1918 гг. в публикациях анархистов прослеживается тревога за дальнейшую судьбу революции. С одной стороны, они видели угрозу в антибольшевистских движениях, с другой – в росте недовольства рабочих, крестьянства и солдат нерешительностью большевиков. В статьях анархистских публицистов появилась аналогия между положением Ленина и режимом Керенского. По мнению Волина, лишь в вопросе о выходе России из войны СНК проявил решительность, в решении же остальных острых социально-экономических и политических проблем правительство «со дня на день становится все умереннее и умереннее». Атабекян называл декреты СНК «лживыми» и «уворованными», с целью завоевания популярности, у Временного правительства и других левых политических партий.

Нарастающие экономические проблемы (банкротство предприятий, коллапс транспортной системы, нарушение связей промышленности с сырьевыми регионами, рост дефицита продуктов питания и товаров первой необходимости) анархисты связывали с централизацией. «Самодеятельность убивается непоследовательностью и половинчатостью: большевики отошли от марксизма, но не подошли к анархизму; они на словах призывают массы к самодеятельности, но […] на деле заставляют массу ждать благ от власти, прислушиваться к тому, что скажет центр, наверху», – писал Петров-Павлов. Начатая в ноябре 1917 г. постепенная национализация производства подверглась критике как нарушающая принцип «автономности организации производителей и потребителей». Протест вызвало и огосударствление Народного банка, созданного кооперативами и кредитовавшего их деятельность.

Ведущие анархистские издания уже в дни Октябрьского переворота были полны подтвердившихся вскоре прогнозов о развитии Гражданской войны и военной интервенции стран Антанты. «Мы не застрахованы от той возможности, что российские революционеры будут атакованы английскими империалистами у Архангельска, а китайскими и японскими на Дальнем Востоке», – заявляли активисты МФАГ. Прогнозировалось, что северные и центральные регионы будут изолированы от сельскохозяйственных районов Украины и Южной России.

Угрозу революции анархисты видели и в назревающем конфликте между рабочими и крестьянством. Обсуждая альтернативу государственной монополии на товарообмен с деревней и распределение продовольствия, многие активисты анархистских организаций встали на сторону крестьян. Так, Архангельская федерация анархистов в феврале 1918 г. призывала: «Деревня! Не слушай приказов города, не подчиняйся центру. Устраивай коммуну! Пусть Вольная деревня обменит свои продукты с Вольным городом». Один из лидеров вологодских анархистов, А.Д. Федоров, призывал рабочих в срочном порядке проявить инициативу, наладив производство необходимых товаров, на которые можно было бы обменять у крестьян продукты для города.

Преследования политической оппозиции (прежде всего кадетов и эсеров), проводимые новой властью, как и ряд стихийных бессудных расправ над ее лидерами, вызвали неоднозначную оценку анархистов. Так, лидеры САСП, сторонники А. Карелина и А. Ге осудили убийство депутатов Учредительного собрания, кадетов Шингарева и Кокошкина, совершенное пробольшевистскими и проанархистскими матросами, отметив, что подобные расправы дают «повод и легкую возможность противникам революции […] действуя на неустойчивые умы, отбросить их в лагерь равнодушных или – еще хуже – враждебно озлобленных». Но представители большинства ПФАГ, исключившие Ге и Карелина, одобрили убийство либеральных депутатов. Анархисты публиковали заявления, осуждавшие введение цензуры и восстановление смертной казни. Вместе с тем в анархистской прессе можно было встретить оправдание репрессий против политической оппозиции. Так, активист ПФАГ в ноябре 1917 г. писал, что закрывая газеты кадетов и правых эсеров, «правительство большевиков нанесло удар не свободной, а рептильной прессе, прессе пресмыкающейся, прессе продажной».