Хочешь выжить – стреляй первым - Виктор Тюрин

— Не… могу… больше. Убей.

— Куда ты так торопишься? Я еще только начал.

— Будь… ты… проклят. Скажу…

Теперь я знал кто, но до сих пор не знал почему. Отойдя от лежащего, в кровавой луже, Грина, я подозвал жестом Джона Харда.

— Поеду домой. Хочу побыть один. Когда привезут адвоката, пришлешь за мной человека.

— Будет сделано, командир.

Вернувшись, я первым делом вытащил из бара бутылку виски и стакан, затем сел за стол. Налил полный стакан и выпил, как воду. Затем наполнил снова, после чего бережно достал из кармана "память о Тиме", мешочек, сшитый из оленьей кожи. Осторожно сжал пальцы, в надежде почувствовать тепло мальчика, который столько лет, не снимая, носил его на груди. И тут неожиданно пальцы почувствовали нечто, не соответствующее пустому мешочку. Растянув бечевку, я пошарил рукой внутри, как и ожидал — он был пуст. Тогда я снова помял его пальцами и, наконец, понял. Мешочек оказался сделанным из двух слоев тонкой кожи, а между ними было что-то вложено, вроде куска тонкой ткани. Полоснув ножом по шву, распорол его, затем, схватившись за края, с силой рванул их в разные стороны. На столешницу упал, находящийся внутри кусок белого шелка с текстом, написанным четкими и ровными буквами. Пробежав его глазами, я понял, это то, что приговорило Тима к смерти. По своей сути это было завещанием, написанное мужем своей жене. Найдя на Западе золото, он вернулся в цивилизацию и выкупил у правительства эту землю. Десять тысяч гектаров. Получив официальный документ, он положил его на хранение в одном из банков Нью-Йорка, после чего снова отправился на Запад. Почему он завещал еще при жизни все жене и сыну, и почему эти указания были написаны на шелке и зашиты в мешочек, похоже, навсегда останется для меня тайной. Да я и не стал ломать над этим голову, потому что я теперь знал все. Теперь надо было думать над тем, как всеми этими знаниями распорядиться. Порывшись в столе, я нашел бумагу, в которой было сказано, что наследником Тимоти Мориса является Джек Дилэни. Положил рядом с куском шелка. Некоторое время смотрел на эти два документа. Во мне сейчас боролись два человека. Один считал, что настоящий убийца Тима должен умереть немедленно, второй возражал: этот тип — дорога наверх к богатству и власти, а убить его — когда придет время.

Через день мы с Луизой похоронили Тима и Карла. Кроме нас, больше не было никого, если не считать сопровождения — шестерых вооруженных парней. После церемонии погребения я забрал Луизу к себе домой, предварительно наняв женщину, которая бы ухаживала за ней. Для охраны девочки отрядил четырех парней. Двое в квартире, двое — на улице. Сержант был в курсе, что случилось, но никак не отреагировал на происходящее, тем самым, предоставляя мне полную свободу действий.

Спустя неделю после смерти Тима я стоял у основания широкой лестницы клуба "Корона". Откуда-то сверху доносилась бодрая музыка. Огромный зал украшали цветные флажки и бумажные китайские фонарики. Вокруг меня бурлило и шумело человеческое море. Обычный благотворительный бал в пользу бедных, организованный городским фондом "Щедрая рука" под девизом "Пока рука дающего не оскудеет". На него были приглашены богатые люди города, политики, духовенство, городские власти. Смокинги и меха, жемчуг и золото. Вокруг некоронованных королей Нью-Йорка вились чиновники всех рангов, порученцы, агенты в штатском. Помимо последних вокруг самого клуба стоял кордон из полицейских. Вокруг трех длинных столов с легкими закусками теснилась самая бедная часть этой аудитории — журналисты. Они быстро ели, время от времени, поглядывая на часы. Вот-вот должен был подъехать мэр. После его вступительной речи должен был начаться сбор денег, замаскированный под благотворительную лотерею. Я же здесь находился не ради бедных, а ради того, чтобы увидеть, как отреагирует на письмо один человек. Алан Маршалл. Импозантный и холеный мужчина, с хорошими манерами и холодными глазами, он сейчас стоял в группе из четырех человек, таких же богачей, как и он сам. Наблюдая за ними, одновременно я прислушивался к разговору группки владельцев небольших заводов. Темой была провинность рабочего перед хозяином.

— Кнутом и пряником!

— Кнутом и пряником? Чушь, милейший! Только кнут! Пряник рабочие украдут себе сами! Кнут!

В этот самый момент к Маршаллу подошел человек с прямой спиной и военной выправкой. Полицейский чин, определил я. Отведя того в сторону, полицейский ни слова не говоря, вручил ему небольшой пакет. Мультимиллионер, разорвав конверт, прочитал письмо, затем начал задавать вопросы. Полицейский четко и коротко отвечал, правда, после каждого такого ответа лицо полицейского чина принимало все более виноватое выражение, затем он был отослан барским движением руки, а Алан Маршалл некоторое время смотрел неподвижным взглядом куда-то в пространство. Очнувшись, огляделся по сторонам. Он умел держать себя в руках, выражение лица ничуть не изменилось, только пальцы нервным движением сжали в комок листок бумаги. Не обращая внимания на любопытные взгляды стоящих вокруг людей, резко развернувшись, он направился к выходу.

"Начало положено, посмотрим, каким будет конец".

Утром следующего дня я перешагнул порог его кабинета. От помещения веяло утонченной роскошью. Сделав несколько шагов по мягкому ковру, остановился у кресла, в расчете, что мне предложат сесть, но хозяин кабинета, не только не стал этого делать, но даже не удостоил меня кивком головы. Вместо этого он принялся осматривать меня тяжелым, оценивающим взглядом, словно мясник, примеряясь, как лучше разрубить тушу. Я, в свою очередь, принялся рассматривать его. Начал с лица. Черты были грубоваты, но правильны. Серые глаза глядят умно и жестко. Мощная шея, широкие плечи. Несколько томительных минут мы то ощупывали, то мерили друг друга взглядами, пока Маршалл не понял, что давить на меня подобным способом бесполезно.

— Так вы утверждаете, что у вас есть свидетельские показания против меня?

— Утверждаю, тем более что одну из копий этих показаний вы уже видели.

— Вы собрались шантажировать этим меня? Зря. Вам это не по силам. Вы уйдете отсюда в наручниках, как ушли другие, приходившие с подобными заявлениями. Видите этот колокольчик на столе. Сейчас в нем заключена ваша судьба. Кроме него, у меня в стол встроена кнопка. Нажимаю, и в кабинет вбегают вооруженные люди, которые не только схватят вас и обвинят в попытке покушения на меня, но и дадут показания против вас в суде. Теперь, мы, похоже, уровняли наши позиции, мистер шантажист и можем перейти к делу, — тут он сделал паузу, тем самым, приглашая меня высказаться по поводу его ума и изворотливости. Но, так и не дождавшись, продолжил. — В вашем письме, приложенном к копии, было сказано, что вы дали убежище Грину и Торнтону, для того чтобы они смогли дожить до суда. Это похоже на правду. Мои люди так и не смогли найти нигде следов ни адвоката, ни Грина. Предположим, что они выступят в суде против меня. И что? Неужели вы думаете, что их слов хватит, чтобы выиграть дело? Или вы думаете, что в нашем городе больше нет адвокатов, кроме Торнтона? А сколько людей за деньги согласятся лгать и лжесвидетельствовать против вас и ваших свидетелей, вы даже себе не представляете! Процесс против меня не будет стоить и выеденного яйца! Да вы и сами это прекрасно знаете! Вам, также как и другим, нужны деньги, поэтому вы здесь! Или я не прав?! Вы знаете, почему я с вами еще разговариваю?! Потому что в данный момент мне не нужна подобная огласка. Я сейчас нахожусь в стадии переговоров с двумя крупными компаниями, и мне не хотелось бы, чтобы они закончились неудачей. Поэтому я хочу знать, сколько вы хотите, чтобы похоронить это дело. Окончательно и бесповоротно. Но предупреждаю сразу, не пытайтесь играть со мной. Мое терпение не беспредельно. Итак: сколько?