Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера - Николай Ляшенко

В штрафном батальоне

Обратный путь в политотдел армии был труден. Необходимо было пройти по бездорожью пешком десять-пятнадцать километров, а затем на попутной автомашине или повозке добираться до Будогощи. Не всегда удавалось подъехать. Приходилось часто преодолевать весь пятидесятикилометровый путь пешком, независимо от того, лето это или зима, осень или весна, ночь или день, сухо ли или грязь, по которой иногда приходится брести по колено. Война требует силы, несгибаемой воли, закалки и мужества от всех — солдат, офицеров, генералов и маршалов. Она не считается ни с чинами, ни с рангами: Не умей, например, бегать как хороший стайер командир нашей дивизии генерал-майор Замировский, он мог погибнуть в самом начале войны, его тогда спасли ноги.

Политотдел армии размещался в небольшой деревушке. Всего одна улица, и та кривая. Жителей в деревне было очень мало, большинство успели вовремя эвакуироваться в тыл, а часть была захвачена немцами, трудоспособных фашисты поспешили угнать в свою «цивилизованную» Германию. По этим причинам большинство изб в деревушке пустовало, они и пригодились нам для размещения политотдела.

При входе в деревню в двух или трех домах, отрезанных речкой, разместились редакция армейской газеты, типография и весь их персонал. За речкой, возле болотистой поляны стояла на отшибе большая изба офицерской столовой. И на противоположном конце деревни размещался наш дом Красной Армии — ДК, вместимостью пятьдесят-семьдесят зрителей.

Впоследствии мы вырыли клуб в земле — в центре деревни, на самом высоком месте. Его вместимость была в два-три раза больше и полностью обеспечивала не только нас, но и местное население. Здесь часто давались хорошие концерты и показывались кинокартины. Словом, ДК был настоящий. Его коллектив значительно пополнился ленинградскими профессионалами и участниками художественной самодеятельности.

В политотделе я встретил своего земляка, майора Цымбыла, которого знал по Петропавловску, где до войны он работал председателем Горпромсовета, а сейчас служил у нас начальником снабжения ПОАРМа[17]. Секретарем армейской партийной комиссии прибыл подполковник Абишев — высокий, худощавый казанский татарин с добродушным лицом и вечной улыбкой.

Пополнившись всеми штатными единицами, коллектив политотдела армии мужал, набирался сил, крепчал и закалялся в работе. В целом это был коллектив немаленький, да и по характеру своей деятельности он представлял собой штаб всей партийно-политической жизни армии. Отсюда направлялась вся многосложная партийно-политическая работа каждой части и соединений армии.

Вскоре мне пришлось вновь побывать на плацдарме. Теперь он расширился почти до деревни Зеленцы и речки Тигоды. Немцы были зажаты в тесном клину у Киришского моста через Волхов, укрепились за высокой насыпью и удерживали пока предмостное укрепление.

У железнодорожного моста через Тигоду, на самом опасном месте стоял фронтовой штрафной батальон, который, очистив от гитлеровцев все устье Тигоды, укрепился под самой насыпью железной дороги, наверху которой еще гнездились огневые точки противника.

Линия фронта здесь шла по железной дороге Чудово — Кириши, от деревни Зеленцы до реки Тигоды. С северной стороны насыпи были немцы, с южной — наши. Наверху же насыпи контроль пока сохраняли за собой немцы, так как у них там еще с конца 1941 года существовали укрепленные огневые точки.

Штрафной батальон представлял собой довольно активную боевую единицу. Он не сидел без дела. Каждый день чем-то досаждал врагу. Состав батальона не шел ни в какое сравнение с составом штрафной роты. Здесь находились только бывшие офицеры всех рангов. Это грамотный и более культурный народ, но допустивший в свое время трусость и неустойчивость в бою или совершивший то или иное преступление, осужденное народным судом или военным трибуналом, и теперь они искупали тут свою вину кровью. Здесь так же, как в штрафной роте, раненые и погибшие в бою полностью реабилитировались. Им возвращалось прежнее воинское звание, ордена и все привилегии, которыми они пользовались до суда, а проявившие храбрость и отвагу в бою награждались орденами на общих основаниях.

Сознавая справедливость наказания, люди здесь сражались с полным сознанием долга и воинской чести. С тем же сознанием они готовы были искупить свою вину кровью, даже ценой собственной жизни. С таким составом батальона командирам и политработникам работать было куда легче, чем в штрафной роте, где на одного штрафника из числа солдат, сержантов и старшин приходилось десять рецидивистов уголовного мира.

Обмундирован батальон был по-разному. Были одетые в солдатские шинели и кирзовые сапоги, положенные в батальоне по форме, другие — в офицерских шинелях со споротыми знаками различия, в хромовых или яловых офицерских сапогах, на головах — солдатские шапки-ушанки, офицерские шапки, папахи, даже фуражки. Все зависело от того, кто когда прибыл в батальон. А так как состав его то и дело менялся, то и пестрота в обмундировании оставалась постоянной.

Интересное зрелище представлял собой батальон и по личному составу. Тут были и бывшие молоденькие худощавые лейтенанты, и покладистые майоры и подполковники, солидные полковники и толстопузые интенданты-снабженцы.

Характерная особенность. В штрафной роте люди охотно рассказывали о себе, как правило, нещадно перевирая и стремясь доказать, что попали сюда ни за что ни про что; в штрафбате об этом никто не заикался, и приказания здесь выполнялись по-уставному быстро, точно и четко, умело и грамотно.

Обходя огневые точки, я заметил увесистого солдата, пудов на десять, как Черчилль. Несмотря на такую свою тяжеловесную комплекцию, он энергично выпрыгнул из дзота, вытянулся и четко доложил:

— Товарищ майор! На огневой точке все спокойно. За время дежурства — никаких происшествий. Докладывает командир расчета солдат Барыгин!

Меня поразила эта недопустимая «дисциплинированность» на передовой. И как бы в подтверждение, сидевший где-то на насыпи замаскированный немец ударил по нас из пулемета. Барыгин кубарем скатился в дзот, я следом и, увидев его перепуганное лицо, в шутку спросил:

— Ну что, товарищ командир, может, еще вылезем — поговорим по-уставному?

Сконфуженный, он криво усмехнулся.

— У вас что, командиры ввели такой порядок? — спросил я.

— Никак нет, товарищ майор! — выпрямившись на коленях, возразил командир расчета. — Привычка военного, товарищ майор!

— Ну и привычка! Хорошо, что немец оказался мазилой и пули рассеялись.

Адъютант комбата капитан Файсман

Перебрался за штрафной батальон вдоль линии железной дороги и направился в соседнюю часть.

Более полугода я не видел места плацдарма, не знал, кто его теперь охраняет, какие там дислоцируются части. Меня необоримо тянуло на это место.

И вот я здесь: границей между штрафбатом и его левым соседом служила бывшая наша линия обороны, когда плацдарм был еще сравнительно небольшим клочком земли за Волховом. Сейчас, проходя этот участок, я внимательно вглядывался в землю, чтобы случайно не набрести на свои же противопехотные мины, расставленные нами в начале сорок второго... и неожиданно встретил старого друга товарища Гайворонского! Он обходил с двумя автоматчиками свой правый фланг, примыкавший к штрафному батальону.