Все не случайно - Вера Алентова

У Володи есть роли в кино, которые он сыграл вскоре после окончания студии, еще молодые роли: один «Счастливый Кукушкин» чего стоит! Так что говорила во мне не только любовь, а умение разглядеть талант. Кстати, так нелюбимая Володей характерность проявилась впервые как раз в «Кукушкине» – и очень кстати, и очень смешно и профессионально! Это была дипломная работа его сокурсника по ВГИКу. Да и другие взрослые фильмы – и «Человек на своем месте», и «Собственное мнение», и особенно «Последняя встреча» – яркое свидетельство, что актер он прекрасный.

Вообще у меня есть чутье: я по каким-то неявным признакам вижу – чувствую – в человеке дар творчества. Я говорю не только про Володю. Увы, это чутье порой не срабатывает в потоке абитуриентов. Поток бывает так многолюден, что чутье устает, притупляется.

Володя написал свои работы для ВГИКа и прислал мне, чтобы я передала их Ромму. Это была довольно увесистая папка. Я позвонила из телефона-автомата Михаилу Ильичу, он опять сам взял трубку, и я бодро доложила, что Володя Меньшов написал работы и я готова их передать. Михаил Ильич меня выслушал и вежливо спросил: «А кто это, Володя Меньшов?» Я опешила. Я была уверена, что он, конечно же, помнит Володю и очень ждет его работ, а при моих словах воскликнет: «Ну наконец-то! Несите же их скорее!» Я была так в этом уверена, что от неожиданности прокричала в трубку с обидой и укоризной: «Как?! Вы не помните Володю Меньшова?! Он приходил к вам на встречу, и вы дали ему задание написать работы для поступления во ВГИК!» Через короткий смешок Ромм спокойно произнес: «Да? Ну хорошо, приходите и приносите работы». И я, как в лихорадке, понесла папку и отдала ее Михаилу Ильичу, ему самому, прямо в руки. Но как это случилось, я не помню совершенно. Я так нервничала, что помню только сам момент передачи. Ни как добиралась, ни как подошла к двери – помню только себя уже стоящей в крошечном коридоре и как Михаил Ильич берет из моих рук папку. Все. Внизу на папке был написан мой телефон в общежитии – как телефон Меньшова.

Ромм тогда еще жил на Большой Полянке. После него в эту квартиру въехал Алексей Баталов, с которым много позже жизнь тоже сведет нас.

Вскоре приехал Володя. Он закончил сезон в Ставрополе и возвращаться туда не собирался, надеясь хоть как-то устроиться в Москве, – жить врозь было невыносимо. Я с удивлением вспоминала свое упертое нежелание выходить замуж, вспоминала, как боялась быть связанной обязательствами. Как это было глупо, думала я. Вот я в Москве, ничем не связана, могу в свободное время пойти по своему усмотрению куда угодно: на выставку, в кино, в театр или в гости… Но выяснилось, что без Володи мне это все совершенно неинтересно. Интересно – только вместе, когда обсуждаем и делимся мыслями, и спорим до хрипоты, и прыгаем при этом молодыми козлами, и хохочем без умолку, и радуемся жизни, и счастливы, что обрели друг друга, таких разных почти во всем, зато следуя поговорке, что любящие смотрят не друг на друга, а в одну сторону. Мы действительно смотрели в одну сторону – но и друг на друга тоже!

Поскольку из Ставрополя Володя уехал насовсем, мы попросили у моей соседки позволения разделить комнату занавеской: хоть ненадолго, пока нам совсем деваться некуда, а потом, Бог милостив, что-нибудь придумается, не может не придуматься. И стали ждать вестей от Ромма.

Каждый прожитый день казался вечностью, и однажды вечность прорезалась звонком, и Володю позвали к телефону. Звонил Ромм, он сказал, что прочел работы и приглашает на встречу. Сговорились о дне и часе встречи и стали ждать с трепетом уже ее.

В означенный день Володя решил пожарить картошку и пообедать, чтобы предательское урчание в животе не помешало длиться общению столько, сколько будет нужно Михаилу Ильичу. Должна сказать, кстати, что жарил картошку Меньшов потрясающе, она у него получалась фантастически вкусной, и, хотя, кроме картошки и лука, там ничего никогда не было, вкусовое ощущение складывалось другое – казалось, что она или с грибами, или еще с чем-то необыкновенным. Некоторые едоки, когда настали новые времена, даже предлагали Володе подумать и, если вдруг с кино возникнет заминка, открыть кафе, где будет только его жареная картошка, мол, ажиотаж и немалая прибыль обеспечены. По сей день любая моя диета рушится, если Володя решил пожарить картошку. Устоять невозможно, и вкуснее ничего в жизни я не ела, а объехала я почти весь свет и испробовала почти все кухни мира.

Володя любит рассказывать, с чего это он научился так хорошо жарить картошку. Когда мы стали жить вместе, я, как всякая добропорядочная женщина, решила, что должна кормить мужа. Готовить нам было некогда: целый день в институте, а там столовая, но вот в воскресенье!.. Я купила большую кастрюлю, литров на пять, и решила сварить щи. На рынке мы купили морковки, капусты, и я попросила мясника отрубить 200 граммов мяса с косточкой. Мясник посмотрел на меня с интересом, переспросил, правильно ли он меня понял, я уверенно подтвердила – двести – и он, исхитрившись, отрубил кусок нужного веса.

Я сварила замечательные щи. Мне они очень понравились. Судя по тому, что через час после обеда Володя съел еще тарелку, а еще через час и еще одну, ему они понравились тоже. Но еще через час выяснилось, что он абсолютно голодный и что щи мои совсем не жирные. Я обиженно возразила, что это – если смотреть сверху. А вот если смотреть сбоку, то жир очень даже виден! Ну да, сказал мой муж, а уж если лечь на пол! И это «если лечь на пол» осталось с нами навсегда. И так же навсегда я потеряла статус человека, умеющего готовить.

Муж мой понял, что при таком питании можно ноги протянуть, и взял этот вопрос на себя, начав с жареной картошки.

Володя любит вкусно поесть и готовить тоже любит: возможно, потому, что жил в Баку, а там, кажется, едой заправляют мужчины. Но и мама его, говорит, очень хорошо готовила. Володя любит узнавать рецепты и осваивать их. На Володином курсе во ВГИКе учился Анвар Тураев, будущий председатель Союза кинематографистов Таджикистана, – он поделился рецептом плова, и Володя научился готовить его так искусно, что это блюдо, пожалуй, можно сравнить с жареной картошкой!

…Но тогда, в день назначенной встречи с Роммом, на последнем этапе приготовления картошки, острый нож неудачно соскользнул и сильно порезал Володе кисть. Ужас! Кровища хлещет, остановить ее не удается, а время уже поджимает: можно опоздать к назначенному часу. Намотали на руку какие-то тряпки, сверху прикрыли бинтом, но вид этого сооружения оказался ужасен и даже непристоен. Тогда мы все сняли и решили заклеить рану пластырем, а руку держать повыше. Так и сделали. Володя помчался в метро, и все складывалось удачно, пока перед нужной остановкой поезд не дернулся. Володя инстинктивно схватился за поручень, пластырь отскочил, и тяжеленные капли крови стали падать прямо на газету мирно дремлющего внизу пассажира. Меньшов выскочил из вагона с двумя мыслями: что делать с рукой и что подумает пострадавший пассажир, когда проснется и обнаружит перед собой окровавленную газету.

Выйдя из метро, Володя заметил аптеку и справедливо решил, что там помогут. Увидев столько крови, сотрудницы аптеки уверили, что никакой пластырь кровь не удержит, и намотали ему на руку чуть ли не все бинты, имевшиеся в наличии. И вот в назначенное время Меньшов, белый как смерть, с ладонью размером с голову, позвонил в дверь Михаилу Ильичу.