Станислав Лем - Геннадий Прашкевич

А теперь и небо Квинты заполнилось страшным блеском.

«Это “Гермес” открыл огонь по антенным мачтам за космодромом, навылет пробил тучи. Дождь мгновенно прекратился, улетучиваясь белым кипятком, взошло лазерное солнце. Термический удар в широком радиусе сорвал мглу и тучи с верхней части склона, покрытого, насколько мог видеть глаз, скоплением голых беззащитных бородавок, и, когда вознесённая к небу паутинная сеть вместе с антеннами, ломающимися в пламени, упала на него, он (Марк Темпе. — Г. П., В. Б.) понял, что увидел квинтян».

«…понял, что увидел квинтян».

Какая страшная, какая безжалостная концовка.

Какое трагическое, какое глубокое разочарование.

После публикации романа «Фиаско» Станислав Лем объявил, что не будет больше заниматься беллетристикой; и действительно в дальнейшем он ограничивал себя исключительно публицистикой или малыми формами.

В 1988 году Станислав Лем вернулся из Вены в Краков.

Здоровье и годы были уже не те, чтобы работать вдали от дома, да и события в Польше обнадёживали. Эпоха коммунизма, кажется, начала сдавать свои позиции. Генерал Войцех Ярузельский, последний коммунистический лидер Польши, ушёл из власти сразу после первых демократических выборов, проведённых в Польше в 1989 году. За время правления Ярузельского многие оппозиционеры попали в тюрьмы, был распущен Фронт единства нации, правда, некоторые реформы всё же были проведены. Восстановили Государственный трибунал, восстановили Верховную палату контроля, должности воевод и бурмистров, создали заново Конституционный суд, вместо Фронта единства народа действовало Патриотическое движение национального возрождения. В сентябре 1988 года в Варшаве начались (на правительственном уровне) встречи сЛехом Валенсой, лидером «Солидарности», а 5 февраля 1989 года был проведён исторический круглый стол, на котором прошли многие, как бы сейчас сказали, судьбоносные обсуждения.

Участие в заседаниях круглого стола принимали как члены действующего правительства, так и деятели «Солидарности» (в присутствии наблюдателей от костёлов и лютеранских обществ).

Стоит напомнить имена людей, кардинально изменивших течение событий в стране, повернувших её ход в ином направлении.

Со стороны правительства в переговорах принимали участие:

Чеслав Кищак — член политбюро ПОРП (с августа 1989 года — премьер-министр);

Станислав Чосек — член политбюро, секретарь ПОРП;

Владислав Бака — вице-премьер по экономике;

Марианн Ожеховский — член политбюро ПОРП, партийный куратор образования; Лешек Миллер — секретарь ПОРП по молодёжной политике и социальным вопросам (в 2001–2004 годах — премьер-министр);

Александр Квасьневский — председатель госкомитета по делам молодёжи и спорта (в 1995–2005 годах — президент Польши);

Альфред Миодович — председатель ВСПС;

Юзеф Олексы — министр по сотрудничеству с профсоюзами (в 1995–1996 годах — премьер-министр);

Гжегож Колодко — экономист;

Влодзимеж Чимошевич — агробизнесмен (в 1996–1997 годах — премьер-министр).

Со стороны «Солидарности»:

Лех Валенса — председатель профсоюза (в 1990–1995 годах — президент Польши);

Тадеуш Мазовецкий — лидер католической интеллигенции (в 1989–1991 годах — премьер-министр);

Збигнев Буяк — руководитель подпольных структур профсоюза;

Богдан Лис — активист гданьского забастовочного центра;

Владислав Фрасынюк — председатель вроцлавского профцентра;

Яцек Куронь, Адам Михник и Анджей Стельмаховский — эксперты профсоюза;

Бронислав Геремек — историк;

Ян Ольшевский — журналист (в 1991–1992 годах — премьер-министр);

Лех Качиньский — юрист (в 2005–2010 годах — президент Польши);

Ярослав Качиньский — юрист (в 2006–2007 годах — премьер-министр).

И независимые наблюдатели:

Алоизий Оршулик — епископ Седльце;

Бронислав Дебовский — настоятель костёла Святого Мартина;

Януш Нарзыньский — епископ евангелической (лютеранской) церкви в Польше.

Переговоры проходили трудно и не раз оказывались под угрозой срыва. Правительственная сторона с трудом шла на компромисс, а некоторые представители «Солидарности», напротив, считали чрезмерными даже те вполне разумные уступки, на которые соглашались Лех Валенса, Яцек Куронь и Адам Михник.

Всё же согласие было достигнуто, и 5 апреля 1989 года все документы были подписаны.

В соответствии с ними в стране:

учреждался институт президентства;

пост президента Польши на ближайшие шесть лет резервировался за генералом Войцехом Ярузельским (в руководстве ПОРП его заменил Мечислав Раковский);

учреждалась верхняя палата парламента — сенат;

при избрании нижней палаты — сейма — устанавливались заранее совместно определённые квоты.

Ко всему этому:

деятельность «Солидарности» и других самостоятельных профсоюзов признавалась легитимной;

29 декабря 1989 года в Конституцию ПНР было вписано прежнее историческое название государства — Rzeczpospolita Polska (Польская Республика; по-русски — Республика Польша).

Неудивительно, что на президентских выборах 1990 года Лех Валенса одержал убедительную и неоспоримую победу.

Лем внимательно следил за происходящим в Польше.

Возвращение на родину стало обдуманным решением, и он никогда в нём не раскаивался. Тем более что ещё в 1978 году Станислав Лем начал строить в Кракове новый, более удобный дом. За время пребывания Лемов в Австрии дом так и не был достроен, но теперь работы возобновились.

Общий присмотр за домами (за новым и старым) взяли на себя сестра пани Барбары и её женатый сын. Кстати, жена племянника оказалась архитектором, так что дом начал быстро принимать положенный ему вид. Просторная веранда, подвал и гараж, отдельная библиотека, отдельный кабинет. В пристройке к теплице стоял дизельный электрогенератор — на случай отключения электричества, что в те времена было не редкостью.

«Конечно, по возвращении родителей в Польшу не всё оказалось таким уж прекрасным, — вспоминал Томаш, сын писателя. — Иногда в подвале появлялась вода, иногда крыша протекала, электрогенератор не хотел запускаться. Двигатель электрогенератора был снят с рыбацкого бота, так что при его работе земля дрожала, а в соседней теплице от высокой температуры сохли бабушкины помидоры. Следует признать, что соседи проявляли тактичность и никогда не жаловались. Они догадывались, что отец питает какие-то особенные чувства к этому агрегату. А вот мать и её сестра не радовались шумному прибору. Они выросли при керосиновой лампе, поэтому говорили: “Керосиновая лампа создаёт уют и прекрасное настроение, зачем от этого отказываться?” Они прилагали все усилия к тому, чтобы отец не заметил очередного отсутствия электричества, но это не всегда удавалось. Узнав о случившемся, отец поспешно доставал заветный ключик, открывал пристройку к теплице и в помещении, напоминавшем внутренности “Наутилуса”, включал двигатель, громыхание которого сразу разносилось на сотни метров. А когда генератор был запущен, отец уединялся в кабинете, устраивался там в кресле с книжкой и — независимо от времени суток — включал настольную лампу. Каждые четверть часа он спускался в кухню, включал электродуховку и внимательно к ней присматривался. Непосвящённому такое поведение показалось бы странным, однако всё объяснялось просто. Из соображений экономии генератор следовало выключать, когда в сети появлялось обычное электричество, а по непонятным причинам именно кухня была единственным помещением в доме, куда ток от генератора не поступал…»