Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела - Ричард Шеперд

В этот же период и Джен стала разочаровываться в своей работе. Несмотря на свой невероятный подвиг, когда она решила стать врачом во взрослом возрасте, теперь, начав работать терапевтом, она поняла, что на самом деле ей этого не хочется. Ей всегда хотелось, чтобы мы перебрались на остров Мэн, где она смогла бы работать по своей собственной специальности, дерматологии, при этом наслаждаясь жизнью в любимом месте.

Что еще толкало нас на переезд туда? Осознание того, что мы стареем? Стремление к образу жизни, которым наслаждались Мэгги и Остин? Надежда, что, если мы будем проводить больше времени вместе в изоляции от остального мира на острове, наша исчезнувшая любовная связь каким-то чудом снова появится?

Возможно, у меня – и у Джен, вероятно, тоже – наступил тот период в жизни, который люди называют кризисом среднего возраста, который ни один судмедэксперт на свете не смог обнаружить в человеческом теле даже под микроскопом. Когда же мне предложили написать 12-е издание «Судебной медицины Симпсона» (третье издание этой книги, как вы, возможно, помните, привлекло меня к этой профессии), это приглашение стало для меня большой честью. Так что я стал участником становления новой судебно-медицинской службы, однако сам не остался в ее рядах. Мы с Джен раз и навсегда покинули Лондон. Мы променяли аккуратные живые изгороди и постриженные газоны Суррея ради открытого ветрам прекрасного коттеджа на острове неподалеку от Ливерпуля. Большинство моих коллег и сверстников решили, что я окончательно спятил.

Я был очень счастлив, проводя все свое время за ремонтом коттеджа. Мы прогуливались многие мили по диким и ветреным болотам под необъятным небом, которое порой было настолько чистым, что можно было разглядеть выступавшие из-за моря на горизонте горы Морн. Либо же мы просто любовались через поля океаном, в глубинах которого зарождался сильнейший шторм. В этот период я не провел ни единого вскрытия.

Кроме того, здесь у нас была социально насыщенная жизнь. До сих пор мы вечно были слишком заняты для этого, однако теперь у нас появились друзья. Нас мало беспокоило, что мы были значительно моложе большинства из них. Мы попросту вошли в общество, подготовленное для нас Мэгги. Ну и что, что она не молодела? Она по-прежнему ходила на все вечеринки, нарядившись в свои дорогие модные платья, от которых ломились шкафы практически в каждой спальне в доме. С каким-нибудь очередным булькающим на плите объеденьем, неизменным джин-тоником под рукой, она всегда была окружена восхищавшимися ею друзьями. Мне было по душе находиться здесь, быть одним из них. Дети частенько у нас гостили.

Вскрытий я, может, и не проводил, однако в интересной работе недостатка не испытывал. Я писал книгу по судебной медицине. Я летал на большую землю, чтобы заседать в комитетах Британской ассоциации судебной медицины, которые все еще разбирались с нашими контрактами с Министерством внутренних дел и другими аспектами новой эпохи частной практики. Я состоял в нескольких министерских рабочих группах, придумывая и продвигая более гуманные методы усмирения.

Разумеется, я следил одним глазом за любопытными изменениями в своей области. Я узнал, что полиция возобновила дело по убийству Рэйчел Никелл: теперь они наконец начали признавать, что ее мог убить кто-то помимо Колина Стагга. Понадобилось еще шесть лет совершенствования методов ДНК-анализа, чтобы уличить в ее смерти Роберта Наппера – человека, столь жестоко убившего Саманту Биссет, который уже пожизненно содержался в больнице Бродмур. Я вспомнил, как проводил повторное вскрытие изуродованного тела Саманты Биссет, а также вспомнил свои слова детективу о том, как сильно мне это напоминало убийство Рэйчел Никелл. Теперь я сожалел, что ограничился лишь беглым замечанием и не стал настаивать на своем мнении и задавать вопросы.

Дело Салли Кларк – матери, обвиненной в убийстве двух своих сыновей, – также не стояло на месте. Оказалось, что она планирует повторную апелляцию. Она находилась в тюрьме к этому моменту уже два года, однако новая апелляция должна была быть основана на новых доказательствах. И ими стали данные судебно-медицинской экспертизы.

Были обнаружены результаты анализов крови и образцов ткани, взятых у ее второго ребенка. Судмедэксперт не предоставлял этих материалов прежде. С точки зрения некоторых специалистов, хотя, определенно, не всех, эти результаты говорили о том, что второй ребенок мог умереть естественной смертью из-за бактериальной инфекции (стафилококк).

Задачей Апелляционного суда было решить, могла ли повлиять эта информация, будь она предоставлена в момент судебных разбирательств, на вынесенный присяжными обвинительный приговор. Трое судей решили, что могла, в результате чего было постановлено, что приговор недостаточно обоснован.

В 2003 году Салли Кларк, к тому времени ставшую алкоголичкой, выпустили из тюрьмы. Она умерла четыре года спустя.

Рой Мидоу, рассказавший об удивительной статистике, согласно которой вероятность естественной смерти двоих детей в одной семье составляла один к 73 млн, был публично опозорен. Несколько других матерей, против которых он давал показания и которые теперь отбывали свои приговоры, подали успешные апелляции. Его математические расчеты были опровергнуты статистами, и его исключили из Генерального медицинского совета. Гораздо позже ему удалось успешно оспорить свое увольнение в суде, однако к этому времени ему уже было за 70. Одна неудачная придуманная на ходу статистика, высказанная им в суде в ходе напряженного перекрестного допроса, стала для этого прежде высокоуважаемого человека печальным завершением его карьеры.

Судмедэксперта, который обследовал обоих младенцев, изменил причину смерти одного из них и, как оказалось, скрыл результаты анализов, Генеральный медицинский совет признал виновным в совершении серьезного должностного проступка. Его на полтора года отстранили от проведения вскрытий для Министерства внутренних дел.

Дэвид Саутолл был, скорее, комментатором, чем непосредственным участником дела о братьях Кларк, однако освобождение Салли Кларк спровоцировало неизбежную ответную реакцию против его взглядов, а также против растущего движения в защиту детей. Он, может, и углубил наше понимание медицинских и моральных проблем, связанных с младенческой смертностью в целом и с СВДС в частности, однако находящиеся под подозрением родители и все сочувствующие им (и разве не все мы сочувствуем тем, кто был несправедливо обвинен?) сформировали недовольные группы давления.

Эти группы подали в Генеральный медицинский совет жалобу на профессора Саутолла. Его отдали под медицинский трибунал, в результате чего он был признан некомпетентным, и его исключили. У него ушло много лет, прежде чем Апелляционный суд отменил это решение. Его осуждение Генеральным медицинским советом получило широчайшую огласку: его последующее полное оправдание осталось практически без какого-либо внимания.

Дело Салли Кларк, пожалуй, наглядно проиллюстрировало историю наших отношений с СВДС. Моде на определенные взгляды не должно быть места в мире научной истины, однако она определенно присутствует. Десятью годами ранее ее бы посчитали лишь несчастной женщиной, трагически потерявшей двоих маленьких детей. К моменту смерти ее сына распространенность СВДС уже шла на спад, однако она все равно оставалась частой указываемой причиной смерти. К моменту смерти ее второго ребенка взгляды изменились еще больше, и любой судмедэксперт в стране непременно бы стал учитывать все обстоятельства дела. В качестве причины смерти было указано, что ребенка трясли, и это стало отражением актуальности синдрома детского сотрясения на тот момент. В целом это дело выявило наше скрытое подозрительное отношение к матерям, внезапно потерявшим своих детей. Ее успешная апелляция же, в свою очередь, возможно, стала отражением того, что общество стало пересматривать эти свои подозрения.