1941: фатальная ошибка Генштаба - Геннадий Николаевич Спаськов

А вот его соратники, оставшись в критический момент без лидера, вполне могли пойти на такой шаг в надежде выиграть у немцев время, пока Сталин вернется в строй, а войска из глубины страны подтянутся к границе. Если же кто из них потом утверждал, что Сталин верил Гитлеру, – значит, он сам ему и верил. Если Микоян говорит, что в ночь на 22-е Сталин уверял, что Гитлер не начнет войны, то, скорее всего, именно Микоян в этом других и уверял. Уверял и ожидал до последнего, когда Бережков из посольства дозвонится до Риббентропа.

Вторая ошибка не столь заметна, но тоже существенна, и она Сталину как бессменному вождю и главе государства, несомненно, была бы виднее, чем его соратникам.

Обращаясь к Гитлеру, наши руководители, как ни крути, пытались его обмануть. Все понимали, что война будет все равно, но пытались потянуть время, пока не подоспеют войска, – а вдруг проскочит? Поэтому войска вторых эшелонов продолжали двигаться в сторону границы, а на этом же заседании участники приняли решение о создании Южного фронта и посылке на будущие фронты представителей НКО – Жукова и Мерецкова. Правда, историки считают, что это было сделано вечером 21 июня. Но читатель помнит, что еще утром 21 июня командир 7-го механизированного корпуса получил приказ «выделить мотоциклетную роту, обеспечив ее боеприпасами, для укомплектования штаба одного из фронтов». Именно им и был Южный фронт. А если бы решение ПБ вышло вечером 21 июня, то приказ на укомплектование штаба фронта никак не мог родиться утром того же дня.

Возвращаясь к Гитлеру – пытаться обмануть его, блефуя и подставляясь самим (как с отводом войск), было крайне опасно. Как-то Гитлер по этому поводу заметил, что многие пытались держать его за простака, но неизменно оказывались в дураках сами. Не удалось обмануть его и оставшимся без Сталина советским руководителям. Впрочем, не ошибается тот, кто ничего не делает.

Видимо, Гитлер почувствовал неуверенность советского руководства. Кроме того, столь резкие колебания курса позволяли ему заподозрить, что в Кремле что-то стряслось. Если же на Сталина совершили покушение, в подготовке которого участвовали немцы, то уже по этим признакам Гитлер мог понять, что оно достигло определенного успеха. Но в том либо другом случае немецкий практицизм, перевешивая прочие доводы, заставлял использовать растерянность в стане противника, и Гитлер оставил в силе свое прежнее решение начать войну.

Распоряжение о проведении акции с мирными предложениями Гитлером было получено утром 21 июня и неуклонно проводилось в течение следующих, насыщенных столь противоречивыми событиями суток. Эта стабильность в сочетании с самим – безусловно, разумным – смыслом акции свидетельствует, что Молотов и Вышинский, которые ее проводили, имели совершенно законное на то основание. А законное – то, которое в целом поддержало политбюро. То есть не будет преувеличением сказать, что в этом вопросе руководство страны было едино.

Тем не менее есть основания полагать, что на том заседании раскол в руководстве, разделивший его пополам, все же произошел, и это был вопрос о нахождении войск на границе. Сомнительное само по себе предложение об их отводе не могло не вызвать разногласий. Последовавшие за этим неуверенные и какие-то дерганые действия по отмене боеготовности, которая даже в ЗапОВО произошла далеко не сразу и не вдруг, разное поведение командующих округами – все говорит о том, что нужного большинства предложение о «разоружении» не получило. То есть мнение политического бюро ЦК ВКП(б) разделилось, и в отсутствие Сталина в этом вопросе наступило своеобразное «двоевластие», которое скорее можно назвать безвластием.

Такое безвластие при отсутствии Сталина и фактической поддержке половины политбюро подвигло Тимошенко и Жукова провести еще одну попытку того, что они хотели сделать еще днем раньше, – отвести войска от границы, чтобы устранить возможность провокаций. Растерянность политического руководства, лишившегося бессменного лидера, только помогла этому. Вдобавок усугубило ситуацию то, что кроме Сталина вряд ли кто в политбюро знал тонкости положения и боеготовности войск в приграничной зоне. Замещавший его Молотов был далек от чисто военных дел, поскольку оперативных вопросов всегда избегал375 и ситуацией у границы практически не владел.

В то же время Сталин был жив, и его возвращение в строй являлось вопросом ближайшего времени. А Молотов, как его заместитель, очевидно, был против отмены «Директивы 20.06», поскольку через него прямой приказ об отмене готовности все же не прошел, и без такого законного решения на отвод войск у Тимошенко и Жукова задуманное ими не сразу и далеко не везде получилось.

Итак, самый поздний срок, когда Сталина уже точно не было в строю, – это восьмой час вечера 20 июня 1941 г., когда начал собираться большой совет политбюро. Остается вопрос – почему Сталин потом не разобрался с теми, кто все это делал? Но как ни странно, больше всех тут был виноват… сам Сталин! Пусть эта вина невольная, поскольку он был выбит из строя по не зависящим от него обстоятельствам. Но как честный и ответственный человек, не важно, по какой уважительной причине он не находился в строю, Сталин наверняка очень переживал и чувствовал прежде всего себя виноватым, что в критический момент не смог помочь попавшим в тяжелое положение товарищам. А что они не сумели без него разобраться в обстановке – то это скорее их беда, а не вина. С другой стороны, все добросовестные ошибки и заблуждения соратников из политбюро и даже Наркома обороны определялись стоящей перед ними тяжелой и сверхважной задачей – не вызвать гибельной для СССР войны на два фронта. И в целом руководство СССР и РККА при всех частных ошибках главную задачу выполнило, обеспечив для страны в решающем столкновении с Германией только один фронт борьбы и таких могущественных союзников, как Англия и США.

Тем не менее, разбираться было в чем и с кем. Прежде всего – кто и почему приказывал отводить войска вопреки приказу Председателя СНК, кто и почему отводил войска и тем более – отменял боеготовность и разоружал их. Впоследствии кое в чем разобрались и кого-то даже наказали. Но очень сильно мешало понять истинную картину то обстоятельство, что любой предатель и заговорщик свои предательские действия мог прикрыть тем, что он, мол, всего лишь стремился не допустить провокаций. А самое главное – когда состояние здоровья позволило Сталину вернуться к делам, было уже не до разборок. Немцы разгромили Западный фронт и неудержимой лавиной двигались на Москву.