Тайны парижских манекенщиц - Фредди

Можно представить себе размах деятельности этого учреждения. Его службы расположены в нескольких небольших комнатках, скромность которых поражает американцев. Они расположены по соседству с Елисейским дворцом по адресу: улица Предместье Сент-Оноре, 102.

Синдикат организует профессиональные дискуссии, борется с копированием, обеспечивает путешествия за границу и переговоры с Таможенным управлением. Все важные решения принимаются здесь. В синдикате я получила часть ответов на тревожившие меня вопросы. Представляете ли вы, к примеру, как угрожающе снизился годовой оборот Высокой моды по сравнению с довоенными временами? Один из крупнейших домов той эпохи, быть может, Пату, который использовал тысячу работников, имел годовой оборот, равный восьмидесяти миллионам, что соответствует примерно двум с половиной миллиардам нынешних франков, т. е. более половины общего годового оборота всех ныне существующих домов моды. Согласитесь, спад есть.

Кажется, Поль Валери[311] писал: «Франция может выстоять, только выделяясь среди остальных». Наша истинно французская индустрия, как и Высокая мода, вывозит товаров в год на миллиард франков с учетом невидимого экспорта. Один из журналистов писал в 1929 году: «Платье стоимостью четыре тысячи франков позволяет жить связанным с его изготовлением отраслям промышленности, дает работу восьмистам пятидесяти тысячам работницам и позволяет возвращать в страну семь миллиардов франков». Семь миллиардов в 1929 году!

Причин нынешнего падения несколько. Прежде всего, исчезновение европейских королевских дворов, которые обеспечивали большой объем закупок в Париже. Нынешний строгий контроль обмена валют (англичане имеют право вывозить всего несколько фунтов), некоторые запреты по импорту (к примеру, Южная Америка) и так далее… Наконец, бегство клиентуры, которую война отдалила от забот o туалетах.

Чтобы индустрия жила и процветала, ей надо использовать естественные потребности некоторой массы людей, заинтересованных в этой отрасли. А сейчас мужчины все больше охладевают к радостям стола, а женщины тратят меньше времени на приобретение туалетов.

Если матери хранят верность Высокой моде, дочери зачастую предпочитают готовую одежду и проявляют больший интерес к конкурирующим секторам экономики, подрывающим всемогущий престиж элегантности: автомобилям, спорту, отдыху и даже бытовой технике. Принадлежности домашнего комфорта распродаются хорошо, хотя стоят дорого, а гардероб составляет в семейном бюджете меньшую долю, чем раньше. Что вы хотите, в кринолине в самолет не сядешь!

«Только латиноамериканские страны остаются верными Высокой моде, – говорил мне один бразильский друг, – быть может, потому, что наших женщин трудно одевать: они быстро толстеют». На самом деле эти несколько фраз значат куда больше моих соображений по поводу так называемого бегства женской клиентуры. Но, к счастью, у нас еще остается добрая фаланга страстных любительниц моды. Что касается остальных, думаю, у них есть желание посещать наши салоны, но они сдерживают себя не столько из-за отсутствия вкуса, сколько по необходимости, не располагая средствами для приобретения наших моделей, которые, признаемся, стоят дорого.

Драма Высокой моды в том, что она вынуждена жить в нашем современном мире, продолжая использовать средневековые методы работы. Даже нельзя вообразить, чтобы работа выполнялась иным способом, а не вручную, где каждый стежок должен быть выверенным, машине делать нечего. Поэтому оплата рабочей силы занимает большое место в расчетах себестоимости моделей. Как подсчитал один из наших крупных домов, сто франков зарплаты, действительно выплачиваемой работнице, обеспечивают пятьсот франков оборота, тогда как в фирме по производству электроаппаратуры – тысячу пятьсот франков.

Парадокс в том, что налоговые службы и органы социального обеспечения используют те же тарифы и ставки в отраслях промышленности, пользующихся материальными преимуществами механизации, тогда как Высокая мода связана по рукам высокозатратной рабочей силой. Этот парадокс настолько опасен, что пришлось организовать Национальный комитет защиты индустрий, использующих рабочую силу, чтобы добиться пересмотра налоговых обложений и реформы соцстраха для отраслей экономики, которые, как и Высокая мода, требуют большого количества ручного труда: обувной, кожевенной, перчаточной, часовой… и гостиничной. В них заняты два миллиона служащих из пяти миллионов, насчитывающихся во всей Франции, а их продукция составляет громадную часть экспорта и поступлений валюты. От проблемы нельзя отмахиваться, ведь зарплаты постоянно растут. Теперь понятно, почему модели стоимостью двести тысяч франков изготавливаются швеями, которые получают всего двадцать тысяч франков в месяц и не могут рассчитывать на большее. Действительно, Торговая палата представила доклад, где доказано, что повышение зарплаты куда больше воздействует на отрасли с огромной долей ручного труда, чем на механизированное предприятие.

Допустим, последнее обеспечивает сто миллионов годового оборота с 10 % затрат на рабочую силу: увеличение зарплаты на 5 % составит дополнительную нагрузку в семьсот десять тысяч франков. Для предприятия с ручным трудом, имеющего тот же годовой оборот с 45 % затрат на рабочую силу, соответствующее повышение зарплаты вызывает дополнительные затраты в три миллиона сто девяносто пять тысяч франков. Красноречивые цифры?

Еще одна опасность для этой особой отрасли французской экономики – конкуренция стран, не соблюдающих конвенцию от 29 июня 1951 года о равенстве зарплаты мужчин и женщин, как, впрочем, и закон о сорокачасовой рабочей неделе, а также испытывающих меньшую социальную нагрузку.

К примеру, час труда работниц механического цеха в швейной промышленности стоит двести франков во Франции, сто пятьдесят пять – в Италии, сто тридцать – в Германии и девяносто – в Голландии. Это первое место, быть может, и тешит наше самолюбие, но удержаться на нем нелегко. Высокая мода лавирует на перекрестке, где работницы считают свою зарплату слишком низкой, модельер – себестоимость слишком высокой, продажную цену слишком низкой, а клиентура – платья излишне дорогими. Как выбраться из этого? Прежде всего создавая модели нового типа, одновременно соответствующие привычкам современной женщины, которая тратит на обновление гардероба меньше времени, и банковскому счету мужа. Эти адаптированные коллекции называются «Актуальность» – у Хейма, «Экспансия» – у Дессе, «Фат-Универститет» – у Фата, «Реальность» – у Пакен – Ворта или трансформируемыми платьями «Алиби», как «Полдень-Полночь», – у Диора. Модельеры быстро перестроились и запустили в производство готовую одежду по американскому образцу. Юбер де Живанши предложил «линию-флюид» по сходным ценам. При стоимости от двадцати пяти до пятидесяти тысяч франков его вечно спешащая клиентура со скромным достатком может выбирать одежду в соответствии со своими размерами и удаляться с покупкой без примерки.

Я хорошо знаю возражения сторонников старого стиля Высокой моды по поводу торжества варварских вкусов. Когда в мастерских Живанши появилось множество швейных машинок, все вздымали руки к небу и предсказывали конец света, словно на нас обрушились летающие тарелки. Они глубоко вздыхали, узнав, что машины тратят на изготовление платья восемь часов. Еще глубже вздыхали, когда видели, что Кристиан Диор постоянно расширяет производственные площади и уделяет все больше внимания своему бутику, царству готового платья. Я вижу опасность заигрывания с клиентом, но верю, что в конце концов такой подход необходим. Известно, что многие крупные американские магазины больше интересуются нашим производством, а не нашей модой. Готовая одежда от Ламперера, к примеру, продается в США за восемьдесят – сто долларов с этикеткой: «Сделано во Франции для вашей Мадам». Можно даже сказать, что состоявшиеся зимой показы парижской готовой одежды, не будучи столь важными, как презентации коллекций Высокой моды, хорошо освещались в печати специализированными журналами. Конечно, иностранный покупатель рискует потерять привычку к высокому полету, перестанет стремиться приобретать модели Высокой моды у источника. Быть может, мы продолжим их создавать, но не для него. А для кого?