Месть розы - Николь Галланд

Больше всего, однако, девушка страдала от скуки. Все ее представления о жизни за пределами собственного поместья оказались чересчур оптимистическими. Она воздерживалась от любых разговоров с людьми, попадавшимися им на разбитой дороге, под влиянием совершенно необъяснимой уверенности, что им каким-то образом известна ее история. Иногда до них доносились звуки музыки или речь рассказчика. Самые увлекательные истории рассказывали пилигримы — возможно, таким образом они обнажали свои души перед Господом.

Однако в промежутках между встречами с другими путешественниками отвлечься было совершенно не на что. Вдоль дороги очень редко попадались деревни. Только деревья, бесконечные деревья — березы, дубы, буки, каштаны, реже клены, тисы, яблони, грушевые деревья, черносмородиновые кусты, розовые кусты с поникшими цветами, бузина, орешник и липы. Если целый день вдыхать даже самый прекрасный цветочный запах, он может надоесть. Громко пели птицы. В самую жару это были в основном ласточки, безостановочно издающие пронзительные крики, которые едва ли можно было счесть мелодичными; вечером их сменят кукушки и нежно воркующие голуби, которых Линор любила, но тогда она уже будет крепко спать и не сможет их слышать. По крайней мере, она надеялась, что святой Христофор позволит ей уснуть.

24 июля

Когда день был в самом разгаре, Конрад послал своего менестреля в Селестат, проверить, как там Виллем. Свое поручение он давал с таким видом, что стало ясно: это в некотором роде проверка. Поэтому Жуглет покидала замок со смешанными и не слишком приятными чувствами. Однако, двигаясь в жарком свете дня по запруженным суетящимися людьми улицам и видя то одну пару, уединившуюся позади печи, то другую, обнимающуюся в переулке серебряных дел мастеров, она совершенно точно осознала, что произойдет, если у них появится возможность уединиться хотя бы на время. В гостиницу Жуглет прибыла в прекрасном настроении, в своем обычном ребячливом духе пококетничала с хозяйкой и ее дочерью, сердечно приветствовала слугу и пажей Виллема и взбежала по лестнице. Мимолетно удивившись, почему никто не сидит перед дверью, она распахнула ее и ворвалась внутрь.

— Ах ты, лентяй! — воскликнула она, еще не успев привыкнуть к полумраку: ставни в комнате были закрыты. — Как ты можешь валяться в постели в такой прекрасный день?

И только тут она разглядела, что вместе с ним в постели лежит обнаженная красотка.

Взгляды Жуглет и Виллема на мгновение встретились. Он непроизвольно съежился. Она перевела взгляд на женщину. Жуглет знала ее — это была постоянная любовница Конрада, способная продать собственную мать, лишь бы заработать очки при дворе. Она была не из тех, кто знал правду о менестреле, и Жуглет хотела, чтобы так оставалось и впредь. Как и Жуглет, эта женщина не видела особого проку в утонченности, присущей хрупким дамам аристократических кругов, но, в отличие от менестреля, пускала в ход всю присущую ей женственность, чтобы добиться желаемого. Конрад, воспринимающий женщин просто как тела, которыми можно овладеть, или как девственниц, чью чистоту можно использовать для организации выгодных союзов, высоко ценил ее, хорошо кормил и задаривал драгоценностями.

Что-то в лице менестреля насторожило Виллема и одновременно подсказало ему, как нужно себя вести. Переборов смущение, он сказал преувеличенно сердечно:

— Жуглет, может человек доставить себе маленькое удовольствие?

— Меня послал император, — уже придя в себя, ровным голосом ответила Жуглет. — Прошу прощения, сударыня Бери-Кто-Хочешь, но, боюсь, все козыри…

— Меня тоже послал император, — лениво возразила она. Это, как ни странно, отчасти успокоило Жуглет, хотя не вызывало сомнений: Конрад отправил ее сюда специально, чтобы они столкнулись. Подчеркнуто бесцеремонно Жуглет открыла ставни, впустив яркий послеполуденный свет.

— Ах! Как заботлив наш Конрад, как старается тебя развлечь! Сначала одну посылает и тут же другого.

Последовала пауза, после которой прозвучало:

— На самом деле император направил меня сюда еще вчера, и с тех пор я здесь.

Брюнетка издала горловой смешок, явно довольная собой, и одарила Виллема мимолетной интимной улыбкой, отчего настроение у Жуглет резко пошло на убыль. В особенности когда Виллем чисто рефлекторно улыбнулся в ответ, после чего залился краской, отвернулся от обеих и потянулся за простыней, чтобы прикрыться.

— Ах! — снова воскликнула Жуглет и добавила более добродушно: — Ты, жадная девица, высосала из него все, что можно, не оставив ничего остальным. Смотри, они могут на тебя обидеться.

— Переживу как-нибудь, — промурлыкала та. — На меня и так дуются за то, что я фаворитка Конрада.

Вид Виллема, окаменевшего под простыней, доставил Жуглет больше удовольствия, чем она готова была в этом себе признаться.

— Да, всем известно, что ты любимая содержанка его величества, — сказала она, чтобы Виллем уж точно осознал этот факт. — Однако в твое отсутствие нынче ночью он, похоже, очень увлекся хорошенькой блондинкой, так что, если хочешь, так сказать, сохранить свою позицию, хватит раздвигать тут ножки, беги скорее в спальню его величества. От имени императора сердечно благодарю тебя за то, что отвлекла Виллема от переживаний по поводу недостойного поведения его сестры.

Женщина ее иронию не уловила, но Виллема, к удовлетворению Жуглет, перекосило.

Как только королевская фаворитка ушла, повисло напряженное молчание. В конце концов Виллем нетерпеливо откинул простыню и сел с выражением вызова на лице. Но одного взгляда на Жуглет оказалось достаточно, чтобы его охватило раскаяние.

— Не могу передать, как…

— Не трудись, — прервала его Жуглет, по-видимому очарованная узором на расшитом бисером поясе Виллема, лежащем на стуле. — Спасибо всем святым за то, что Конрад сделал это, и в особенности за такую болтушку. Надеюсь, ты дал ей достаточно материала для сплетен. Павел так и рвется заклеймить тебя как… грека, теперь это так называется. Вот кем они нас считают.

— Но император устроил так, что ты на нее наткнулась…

— Выгоды перевешивают.

Жуглет подошла к окну, чтобы получше разглядеть пояс в солнечном свете.

— Нечего изображать бесчувственность. Совершенно ясно, что ты ревнуешь.

— Может, тебе и ясно, с твоим обостренным чувством чести. Но уверяю, она ничего не заметила… Это местная работа?

— Можешь сколько угодно изображать безразличие, но на самом деле ты жаждешь извинений. Или, по крайней мере, объяснения.

— Она уже все мне объяснила: ее послал император. Отказать ей после того, что случилось вчера, с твоей стороны было бы чистым безумием. — Она помолчала, продолжая внимательно разглядывать пояс, а потом спросила чуть дрогнувшим голосом: — Она действительно провела здесь всю ночь?

— Видишь? Ты хочешь, чтобы я повинился. — Виллему было приятно, что случившееся имеет для нее значение. — Иди сюда, я сейчас все заглажу.