У.е. Откровенный роман... - Эдуард Тополь

Ее глаза остановились на мне, словно возвращаясь откуда-то издалека и осознавая заново, кто я и где мы с ней находимся.

– Почему вы не сказали мне раньше?

– А что бы это изменило, Поля?

– У него не паралич, у него парез… Это лечится, но раньше, в грудном возрасте…

– Откуда ты знаешь?

– Боже мой! Какая я сволочь! Боже мой! – Сидя на полу, она откинулась головой и, закрыв глаза, стала с силой биться затылком о подоконник. – Боже! Какая я сво…

– Подожди! Перестань!

Я обнял ее, не давая ей разбить голову, но она забилась у меня в руках с какой-то буквально истерической силой.

– Пусти! Пустите меня! Я дрянь!..

Эта злая, истерическая сила в ее молодом двухметровом теле была такой мощной и яростной, что мне пришлось просто навалиться на нее.

– Успокойся! Перестань! Поля!

– Нет! Пустите! Пусти-и-и-и! – взвыла она с какой-то звериной тоской, вырываясь и выгибаясь всем телом, и только тогда, когда я просто придавил ее своим весом к полу и залепил ее вой поцелуем, она – сначала еще сопротивляясь и кусая мне губы – вдруг расслабилась, вытянулась подо мной на полу и…

Что-то случилось с ней, с нами – я не знаю, как это бывает, у меня нет объяснений.

Я же не целовал ее, я просто залепил ей рот своим поцелуем, чтобы она перестала выть и орать в истерике, но именно в этот миг – нет, не в этот, секундой позже – ее ноги сначала вытянулись, а затем ее спина выгнулась аркой навстречу мне, и руки вдруг обняли меня.

– Да! Да! – сказала она с закрытыми глазами. – Да…

И сама впилась в мои губы жадным, кусающим поцелуем…

– Что они пропустили, Поля?

Она молчала.

– Поля!

Она открыла глаза. Мы все еще лежали на полу, на этом голубом синтетическом ковре – обессиленные и пустые. Но теперь ее голова и спутанные волосы расслабленно покоились на моей груди.

– Что они пропустили? – повторил я негромко.

Она с усилием отжалась на руках, села рядом со мной и снова закрыла глаза.

– А? – спросил я снова.

– Понимаешь… – Голос у нее был глухой, пересохший. – У меня тоже был парез. Но это частичный паралич, он лечится… Массаж, алтайские травы, снова массаж… Если сразу прихватить, как мне… Я родилась в восьмидесятом, мои тогда жили неплохо, отец шабашил по стройкам и хорошо зарабатывал. Они меня сразу на Алтай повезли, к дедушке. И вылечили… А брат родился в девяностом, когда мы нищими стали. И еще отцу ногу отрезало – какой там Алтай! У нас на еду не было… А Ване уже четыре – Боже мой!..

Я привлек ее к себе:

– Не плачь. Мы повезем его на Алтай.

– Вы обещаете?

– Да.

– А зачем вы-то сюда приехали? И Рыжий. И весь этот спектакль – зачем?

– А он тебе не сказал?

– Он сказал: если я хочу увидеть сына, то должна вести себя, как он прикажет.

– И всё?

– Ну, еще, что если Ваня правда сын Кожлаева, то он его должен усыновить, так он Роману поклялся. Но я ему не верю. Я думаю знаешь что?

– Что?

– Я думаю, у Кожлаева в России пара заводов записаны на Ваню, поэтому Рыжий Ваню-то усыновит, а потом…

– Что потом?

– Вы меня убьете.

– Как это? – Я даже опешил от такого заявления, сказанного совершенно обыденным голосом. – Ты что? С ума сошла?

– Конечно, убьете, – сказала она, не меняя тона. – Я же не дура. Рыжий за деньги кого хошь убьет. Он и Кожлаева убил, а то я не знаю!..

Какой-то дальний гул спас меня от необходимости продолжать этот разговор. Сначала я подумал, что это очередной «боинг» взлетает в соседнем, всего в семнадцати милях от нас, майамском аэропорту, но тут шарахнул такой удар грома, что Полина испуганно прижалась ко мне.

Мы поднялись с пола, посмотрели в окно.

Еще двадцать минут назад в небе сияло солнце и пальмы стояли не шелохнувшись. А теперь вдруг все небо укрылось глухими тяжелыми тучами, и вертикальный, в полнеба, вал дождя стремительно катился на Сэндвилл со стороны океана с гулом, грохотом и молниями. С такой неотвратимостью танк катит на ваш окоп, так цунами накрывает индийские села. Пальмы, как мусульманки, обреченные на расстрел талибами, замерли и пригнулись покорными свечками, птицы умолкли, и уже через минуту всё – и дома, и пальмы, и кактусы, и пластмассовые рождественские олени, и игрушечные Санта-Клаусы, и выброшенные на улицу рождественские елки, – всё накрыло каким-то яростным, косым, воистину тропическим ливнем. Этот ливень барабанил по крыше, стучал в окна, гудел в желобах, терзал пальмы, хлестал кактусы и легко опрокидывал во дворах пластмассовых оленей, а на улицах – черные мусорные баки с крышками.

Очередным разрывом грома небо разломилось прямо над нами, электричество вдруг погасло, и дождь припустил с такой силой, что по улице потоками воды понесло мокрые рождественские елки и сорванные пальмовые ветки, похожие на гигантские гусиные перья.

– Я боюсь… – сказала Полина.

– Окно! – вспомнил я и побежал в свой бэйсмент, где были низкие, на уровне земли, окна.

Так и есть! Одно окно, которое я, курильщик, часто держал открытым, было распахнуто, и через него в бэйсмент просто хлестала вода. С лестницы я прыгнул в эту воду – она оказалась мне почти по колено, – пробежал к окну, опустил его и огляделся в полумраке. Черный кожаный диван и два тяжелых кресла уже приподняло водой, напольная лампа-торшер рухнула на бар, и только мой открытый ноутбук, к которому я не подходил с момента приезда Банникова, живехонький стоял на столике. Но шнур от него уходил в воду! Точнее – к розетке, которые американцы, мать их в три креста, ставят лишь на ладонь выше плинтуса! Не из-за этого ли замкнуло проводку?

Я выдернул шнур и закричал:

– Полина! Тащи ведро из гаража!

Ее голова появилась сверху.

– Я боюсь выйти… – сказала она жалобно.

И позже, когда мы, стоя по щиколотку в воде, потные и грязные, черпали эту воду и сливали ее в унитаз, она вдруг сказала:

– Знаешь, а у меня с тобой получается.

– Что получается? – не врубился я.

– Все получается, глупый! – засмеялась она. – Черпай!..

Женщины! Они, конечно, с другой планеты. В США даже есть такой бестселлер – «Женщины с Венеры, мужчины с Марса».

Часа через полтора, когда мы с ней вычерпали почти всю воду и выглянули на улицу, оказалось, что солнце опять сияет как ни в чем не бывало и что мы еще легко отделались – пролетевший над Флоридой ураган снес в этот день семнадцать крыш, разрушил до фундамента два магазина, сломал не знаю сколько пальм и порвал несколько миль электрических проводов.