Западня - Пьер Алексис Понсон дю Террайль

– Ну, во-первых, там был этот безногий.

– Ах! Этот никого не выдаст, у него на то есть веские причины.

– Затем, – продолжал Семилан, – вы и Бюдо.

Гонтран нетерпеливо его перебил:

– А еще господин де Сентак, его слуга-индус и вы, господин де Самазан.

– Совершенно верно, – ответил Семилан.

– Тогда я вам вот что скажу, сударь! На Кадевиля донес кто-то из вас троих.

– Вполне возможно, – ответил молодой разбойник.

– Может, вы?

– Боже милостивый, – возразил Семилан, – сударь, после подобного вопроса у меня есть все основания разгневаться…

Гонтран махнул рукой – в знак того, что ему все равно.

– …и оставить ваши слова без ответа, – продолжал Самазан.

– Молчание – знак согласия, – заметил Гонтран.

– Не всегда. Как бы там ни было, поверьте, если бы, кроме меня, донести на гренадера было бы некому, он до сих пор прятался бы в своем убежище и даже смог бы дожить там до глубокой старости.

– Вы даете мне слово чести?

– Да, даю.

– Значит, гренадера предали либо господин де Сентак, либо Мюлар.

– Сей вопрос, сударь, надо прояснить, – ответил Семилан. – Мы все чрезвычайно в этом заинтересованы и просто обязаны во всем разобраться.

– Правда ваша. Я поговорю с господином де Сентаком.

– Может, лучше спросить у полиции? – заметил бандит.

– Дело в том, что я никого там не знаю.

– Тем хуже, потому как если бы мы узнали имя доносчика, отпираться ему было бы бесполезно.

– Я повидаюсь с друзьями и мы примем то или иное решение.

– Что же теперь с этим бедным гренадером сделают? – спросила Эрмина, хранившая молчание, пока Семилан и Кастерак обменивались этими притворно любезными фразами.

– Судя по всему, мадам, его казнят.

– Как! Опять?

После этого наивного восклицания нельзя было сдержать улыбку. Эрмину и саму охватил мимолетный приступ веселости.

– По правде говоря, этого несчастного однажды уже расстреливали, – добавила она. – И теперь было бы более гуманно отдать должное той ловкости, с которой он совершил побег…

– Иными словами, – перебил ее Гонтран, – полиции, точнее, военным властям, лучше было бы его не трогать и позабыть эту старую историю.

– В то же время, если на него донесли…

– То было бы намного умнее предупредить Жана-Мари, чтобы он спрятался, а доносчика наказать, обвинив в том, что он посмеялся над правосудием.

– Нам легко рассуждать, – сказала Эрмина.

– А как поступят с Кадишон? – спросила Маринетта, поднимая на Семилана свои большие глаза.

– Кадишон? Ее, по-видимому, передадут в руки полиции, обвинят в содействии побегу возлюбленного и определят наказание.

– Возлюбленного, который через несколько часов после освобождения стал ее мужем! – сказал Кастерак.

– Верно, говорили, что так оно и было.

– Но тогда его казнят не сразу, – заметила Эрмина.

– Почему?

– Потому что при рассмотрении судом дела его жены он будет проходить сообщником.

– Вы правы.

– А это может продлиться не один день.

– В самом деле.

– Как знать, может, тем временем ему вновь удастся спастись.

– Да и потом, – вставила слово Маринетта, – мне кажется, что этого человека вряд ли осмелятся казнить, ведь поступок его, в общем-то, был совершенно незначительный, а за эти полтора года вполне заслужил себе свободу.

– Вы правы, дочь моя. Генералу не останется ничего другого, кроме как обратиться с прошением помиловать гренадера.

– Но удовлетворят ли его ходатайство?

В этот момент в салоне, где наши герои вели беседу, содержание которой мы только что передали, вошел де Сентак.

Увидев его, Семилан, до этого пожиравший Вандешах глазами, напустил на себя вид полнейшего спокойствия и равнодушия.

Что касается Кастерака, у которого давным-давно сложилось мнение о Сентаке, то его лицо в этот момент посуровело и он не произнес ни звука.

Иными словами, появление мужа Эрмины было принято в этом маленьком обществе, что называется, холодно.

Маринетта смертельно побледнела. Эта деталь не ускользнула от внимания Семилана, бросившего на саиля взгляд, лишенный той улыбки, которая так смягчала его облик.

В его взоре явственно читалась угроза.

– Как вы себя чувствуете, моя дорогая? – спросил Сентак у Эрмины.

– Отлично.

– Тем лучше. Ваш покорный слуга, господа.

Молодые люди поклонились.

Вандешах Сентак не сказал ничего и удовлетворился лишь тем, что посмотрел на нее глазами, в которых полыхнул мрачный огонь.

Заметив его взгляд, молодой бандит, помимо своей воли, вздрогнул. Юная девушка и правда оказала на Семилана живейшее впечатление.

Это матово-белое лицо, чуть тронутое загаром, эти большие черные глаза, в которых, если можно так выразиться, отражалась ее душа, эти изумительные пепельные волосы с теплым оттенком – все это пленило негодяя, который почувствовал, что все его естество переполняет доселе неизведанное чувство.

– А правду говорят, – вдруг спросил Сентак, – что известного нам гренадера Жана-Мари поймали и арестовали?

– Так оно и есть, – ответил Семилан.

– Ах! Вот уж не везет парню, – с улыбкой сказал саиль. – Теперь его песенка спета.

– Прошу прощения, господин де Сентак, – сказал Кастерак, – но мне хотелось бы задать вам один вопрос.

– Я весь внимание. О чем вы хотите меня спросить?

– Об этом гренадере. Во время событий, в результате которых юный Давид оказался в столь плачевном состоянии, мы встретили Жана-Мари в подземелье?

– Верно.

– И кроме нас, его тайной больше не владел никто.

– Никто? Почему вы так решили?

– Он сам мне это сказал.

– К чему вы клоните?

– К тому, что на него донесли, и для вас, как и для нас, вопрос чести – выяснить, кто совершил эту гнусность и обрек на смерть в высшей степени хорошего и интересного человека.

– Я не разделяю вашего мнения, – сказал Сентак. – Для меня этот солдат, заслуживающий смертной казни, не представляет никакого интереса. И мне наплевать, жив он или мертв.

– Ваш ответ меня удивляет.

– Почему?

– Потому что на вас, с вашего позволения, больше всех падает подозрение в причастности к беде, постигшей Жана-Мари.