Описание Отечественной войны в 1812 году - Александр Михайловский-Данилевский

В скором времени возвратились из Вязьмы Трузсон и Толь, с донесением, что от Семлева до Вязьмы и близ нее нигде нет позиции, все места лесисты, горы покрыты кустами. Они присовокупили, что в 10 верстах за Вязьмой, по большой Московской дороге, есть довольно выгодная позиция, которая, посредством нескольких редутов, может быть укреплена[237]. Известие сие было тем неблагоприятнее, что приходилось отступать и от Вязьмы, города, по своему положению весьма важного в военном отношении, потому что при нем сходятся дороги из Белого и Калуги, северной и полуденной России. 15 Августа обе армии соединились при Вязьме; арьергард перешел через Осму и имел кровопролитное дело. Все войска арьергарда и 52 орудия находились в действии и несколько раз обращали назад неприятеля, переходившего через Осму вброд. Платов тогда только отступил, когда к Французскому авангарду начали подходить значительные подкрепления. Наполеон ускорял движения своих корпусов, шедших за авангардом. Разгромление Русской армии становилось необходимостью для него: вокруг разгоралась народная война. По мере того как Наполеон подавался вперед, находил он край все более и более опустелым. Хотя нашествие неприятеля застало Смоленскую губернию врасплох, но жители, без всякого стороннего внушения, сделали все то, что могла произвесть самая горячая любовь к Отечеству. Без руководства и совета, добровольно и единодушно, народ решился не поддаваться врагам. Исполнение сей мысли было различно, но мысль у всех была одна: ничто не доставайся неприятелю и не иметь ему ни приюта, ни покоя! Каждый делал то, что умел. Одни, взяв с собою только самое нужное, что можно было уложить на телегу или унести на себе, и предав остальное имущество огню, отправились за армией или в соседние губернии; другие, ничего не истребляя, но оставя деревни пустыми, ушли в леса, построили шалаши и решились одни скрываться, другие защищаться, а отважнейшие сами нападать на злодеев. Никто не делал распоряжений о вооружении народа, а народ уже действовал, как кто умел. Пожары распространялись. Города и селения на столбовой дороге, из которых почти в каждом держался наш арьергард, были предаваемы пламени, или Русскими войсками, или неприятельскими, или самими жителями. Горели и окрестные волости, верст на 20, куда, для отыскания припасов, ходили Французские фуражиры и толпы бродяг, число коих увеличивалось ежедневно от недостатка в продовольствии. Весь осиротевший край предан был разорению.

Идя среди огня и опустошения, Наполеон возымел нелепую мысль: предложить Императору о возвращении в занятые Французами города Губернаторов и властей. Этого мало. Он стал уверять Императора Александра в дружбе и уважении. К изъявлению таких притворных чувствований подал ему повод следующий случай. Для получения известий о взятом в плен Тучкове послали переговорщиком Поручика Орлова. Отправляя его обратно, Наполеон сам начал диктовать к Барклаю-де-Толли письмо, которое Бертье должен был подписать. Оно было следующего содержания: «Гвардии Офицер Орлов, присланный для узнания о Генерале Тучкове, ошибкою был направлен из авангарда в Смоленск, когда совершались движения армии, а потому его возвращают с нашей правой передовой цепи, идущей на Вязьму. Теперь он, вероятно, прибыл. Но я уже сообщил известие о Генерале Тучкове и отправил его письмо. Он здоров и поехал в Мец».

Здесь Наполеон взял перо и написал сам все, чего следует далее: «При сем случае, возобновляю сделанное вам прежде предложение разменять пленных, учредить сообщения между воюющими армиями и определить правила, как поступать с переговорщиками. Его Величество с соболезнованием видит несчастья края и желал бы, чтобы Российский Император приказал Губернаторам оставаться на местах, где они могли бы пещись о жителях и имуществах и тем уменьшать зло, причиняемое войной. Такое обыкновение принято во всех войнах. Делая вам сие предложение, я исполняю обязанность, приятную для сердца моего Монарха. Я показывал то письмо Императору Наполеону, и он велел мне просить вас кланяться от него Императору Александру, если Его Величество при армии, или с первым отправляемым вами донесением. Скажите Государю, что ни случайности войны и никакое обстоятельство не могут изменить уважения и дружбы, питаемых к Нему Императором Наполеоном».

16 Августа обе наши армии отошли от Вязьмы к Федоровскому, намереваясь на другой день продолжать отступление к Цареву Займищу, где найдена была позиция. Мюрат сильно напирал на арьергард, поступивший в тот день под начальство Коновницына, на место Платова. Он удержался перед Вязьмой до ночи. На следующее утро армия тронулась в Царево Займище; Коновницын отступил от Вязьмы. Небольшое число жителей, оставшихся в городе, раздавало войскам все припасы, какие еще у него находились, а потом, на рассвете, когда проходили последние полки арьергарда, жители зажгли город. Французская артиллерия, не имея возможности проехать улицами, между горящих домов, пошла в обход, вместе с пехотой и конницей. Отсталые пустились грабить Вязьму, в виду коей стоял Коновницын. Зявязалось опять упорное дело на несколько часов. К вечеру наши отступили и остановились в 18 верстах впереди Царева Займища. Во время арьергардного дела прибыл Наполеон в Вязьму, приказал тушить пожар, укрощать грабеж и потом поехал в авангард. Главная Французская армия расположилась у Вязьмы; на левом крыле Вице-Король, в селении Новом, на правом, по дороге из Сычевки, при селе Покровском, стал Понятовский.

От Лубина до Царева Займища не удалось Французам ни разу оттеснить Русского арьергарда прежде времени, назначенного к нашему отступлению; ни одно орудие не потеряно, ни одна повозка не брошена. Для ночлега арьергард останавливался на местах привольных, между тем как Французский авангард должен был располагаться на ночь часто в местах безлесных и безводных. Боковые корпуса, Вице-Короля и Понятовского, без проводников и топографических карт, шли ощупью. Боясь, что колонны могут заблудиться, неприятели ставили по дороге конные ведеты вместо верстовых столбов, которые были нашими срубливаемы. В то время, когда Русские войска, подымаясь в поход с рассветом, при наступлении жары отдыхали, Французы, утомленные зноем при построении разоренных мостов, а потом сражением до ночи, приходили в изнурение. Фуражиры их нередко возвращались с пустыми руками, отчего возрастало бродяжничество. Полковые командиры и офицеры, видя, что с каждым шагом край становится безлюднее, брали, где могли, повозки и рогатый скот, так что, начиная от Смоленска, обозы составили толпы, почти столь же огромные, как и сама армия. Позади тянулись отсталые, безлошадные, раненые, больные. Для снискания приюта сворачивали в стороны и заблуждались на проселочных дорогах. В тылу армии происходили великие беспорядки; голодные бродяги нападали на товарищей своих, возвращавшихся с добычей. Особенно обувь износилась совершенно; многие шли босиком.

Беспрестанное житье на биваках и утомительные марши не позволяли думать об опрятности.

Отступление Русской армии представляло другое зрелище. Она отступала со всем населением окрестных мест, окруженная пожарами, истреблением. С обеих сторон выезжали на дороги обозы крестьянских телег и помещичьих экипажей. Поселяне и помещики искали защиты в соседстве армии. Иные брели за нею с простреленными членами. Горящие города и села, покинутые жилища все более и более возжигали огнь мщения в армии и народе. Духовенство ближних к дороге церквей, с иконами и хоругвями, окруженное частью своих прихожан, с поникшими и непокровенными главами, шло посреди полков, стройных, но безмолвных и печальных. Кто мог равнодушно смотреть на беспрерывные пожары, удаляющийся народ, храмы Божии, разрушаемые нечестием, Веру отцов своих поруганную, Россию, казавшуюся бессильной! Желание сражения сделалось столь же общим, пламенным в армии, как и во всей России. Помыслы и молитвы всех устремлены были к одному: положить конец отступлению, которое вело врагов в сердце Государства.