Чары тьмы - Катарина Керр

Джилл облокотилась о подоконник и почувствовала, как отчаяние распространяется все шире, замораживая ее энергию и волю.

«Зачем бороться? — подумала она. — Ночь всегда побеждает, так для чего же бороться с ней?»

Далеко на горизонте над спящим городом поднималась ущербная луна, жалкое бледное свечение на фоне густой черноты. Вскоре луна скроется в темноте и исчезнет.

«Но ведь она снова поднимется, — подумала Джилл. — И по возвращении будет расти.»

Луна горела в небе, как обещание. Да, она вернется и вырастет, она превратится в огромный серебристый маяк, который озаряет своим светом всех, и хороших людей, и плохих. Она загорится вновь после того, как ее Темное Время минует.

«Только для того, чтобы снова исчезнуть.» Мысль пришла сама по себе, словно произнесенная чужим голосом. И тогда Джилл поняла, что борется с врагом, которого не видит, что она сражается оружием, которого никогда раньше не использовала.

Осознание этого разрушило чары. Отчаяние лопнуло — подобно тому, как обрывается слишком туго натянутая веревка. Джилл резко повернулась, быстро осмотрела комнату. В дымном свете свечей она увидела человеческий силуэт, туманный и мигающий. Это была голубая светящаяся тень — определенно не твердое тело. У Джилл волосы встали дыбом, когда она узнала стройную фигуру человека, который отравился сегодня днем.

— Клянусь самой Богиней, — зарычала Джилл. — Свет в конце концов побеждает!

Враг задрожал, как пламя свечи на сквозняке, затем исчез, но, насколько она знала, он все равно вернется, чтобы мучить ее. Возможно, это случится во сне, когда она будет бессильна. Расплакавшись, она села на край кровати и сжала дрожащие руки между колен. В этом сражении ей нисколько не поможет ее хваленое умение владеть мечом. С двеомером может сражаться только двеомер. Она поняла тогда, что отрицая силу двеомера, стала беспомощной. Ее постоянно будут притягивать к контакту со странными вещами, ей придется противостоять тому, что выше ее сил. Она не сможет оказывать влияние на эти таинственные процессы или контролировать их — просто потому, что у нее нет ни знаний, ни подготовки. Любой человек может взять в руки меч, но только тренированный боец способен зарубить противника. И именно тогда Джилл вспомнила Невина. Какое счастье, что мастер двеомера находится на пути сюда!

Джилл много раз видела, как старик связывался с другими мастерами через огонь. Насколько она знала, только мастер способен сделать нечто подобное. Невежда, вроде нее, неспособен выйти на контакт. И все же она встала и медленно приблизилась к свечам. Это была первая сознательная попытка Джилл воспользоваться двеомером и она чувствовала себя глупо. Затем появилось смущение и наконец испуг, но она заставила себя уставиться в огонь и подумать о Невине. На мгновение она осознавала у себя в сознании только пустоту, затем странное давление, нарастающее каким-то необъяснимым образом. Ощущения напоминали усиленную попытку вспомнить вдруг забытое имя.

Ей делалось все страшнее. Она боялась использовать двеомер, боялась того, кто преследует ее. Страх все нарастал, пока Джилл внезапно не вспомнила о том, что каким-то образом знала всегда: страх — это ее ключ, то сильное чувство, которое взломает стены разума.

— Невин! — крикнула она вслух. — Помоги мне!

И вот она увидела его лицо, пляшущее над пламенем свечей. Это был совершенно четкий образ, кустистые брови удивленно приподняты, глаза тревожны.

«Благодарю всех богов за то, что ты позвала меня, — прозвучал его голос у нее в сознании. — Я уже несколько дней пытался связаться с тобой.»

Голос видения Невина звучал так деловито, что Джилл истерически рассмеялась.

«Попытайся успокоиться, иначе ты утратишь образ, — пришла его мысль и звучала она резко. — Подумай о поединке на мечах, дитя. Ты знаешь, как концентрировать волю.»

Она поняла, что и это каким-то образом знает, — теперь, когда он ей напомнил. Во многом ее нынешняя концентрация напоминала ту, смертоносную, управляемую холодным разумом, когда она наблюдала за движениями вооруженного врага.

«Я давно следил за тобой при помощи дальновидения и видел, как тот человек отравился, — продолжал Невин. — Неудивительно, что ты так обеспокоена. А теперь послушай. Кажется, у нас несколько врагов, но мы можем превратить это в наше преимущество. Ты понимаешь, что им нужно?»

«Опал, который у меня есть. По крайней мере я думаю, что у меня есть именно опал. Надменный маленький ублюдок постоянно меняет форму.»

Невин рассмеялся так весело, что Джилл почувствовала, как ее страх исчезает.

«Определенно это тот опал. Должен заметить, духи, которые им управляют, временами могут вызывать раздражение. Видишь ли, это талисман благородства, добродетели и положительных качеств, и духи слишком серьезно воспринимают гордость. Беспокоил ли тебя образ мертвеца?»

«Не знаю. Кто-то меня явно тревожил. Я призвала тебя, потому что у меня в сознании появлялись какие-то чужие мысли. Полное отчаяние, безнадежность. Я почувствовала, как кто-то выслеживает меня, подкрадывается, следит.»

«Не беспокойся. Я поставлю над тобой охранную печать. Спи и отдыхай, дитя. Я скоро буду в дане Хиррейд.»

Образ Невина исчез. Джилл улеглась на постель, но оставила свечи гореть, а на подушку рядом с собой положила серебряный кинжал. Она была уверена, что не заснет, но когда внезапно проснулась, комната была уже залита солнечным светом. В коридоре свистел паж, и этот простой звук показался ей самой красивой музыкой, которую она когда-либо слышала.

Джилл встала, прошла к окну и выглянула наружу. Солнечный свет заливал людей, ходящих по улице, они смеялись и разговаривали. Теперь казалось невозможным верить в битвы двеомера, в то, что совсем недавно Джилл призывала свою волю и разговаривала с Невином через огонь. Содрогнувшись, Джилл отошла от окна и побыстрее оделась. Она хотела, чтобы вокруг нее находились другие люди.

После того, как Джилл спустилась в большой зал, воспоминания о ночном страхе отошли в дальний уголок сознания. Солдаты сидели за столами и завтракали, они смеялись и перешучивались, а слуги с подносами бегали взад-вперед.

Сам Блейн был в прекрасном настроении. Он болтал с Джилл, словно забыл об отравленном незнакомце. Важные господа его двора, камерарий, бард, советники и писари подходили, чтобы пожелать своему лорду доброго утра, и с серьезным видом кланялись Джилл. Блейн разломал буханку сладкого хлебца с орехами и вежливо протянул Джилл. Она отметила, что его светлость пьет за завтраком эль, а не мед.

— Буду очень рад снова увидеть двоюродного брата, — воскликнул гвербрет. — Мальчишками мы весело проводили время. Видишь ли, мы оба были пажами в дане Кантрей, а тамошний старый гвербрет отличался высокомерием и чопорностью, поэтому мы постоянно устраивали то одну, то другую шалость. — Он замолчал и поднял голову, глядя на спешащего к нему пажа. — В чем дело?

— Снаружи ждет очень странный старик, ваша светлость. Он заявляет, что немедленно должен встретиться с вами по очень срочному делу. А сам выглядит, как нищий. Говорит, что его имя — «Никто».