Ночная охотница - Сергей Осипов

– Как же далеко зашла ты, Настя, в поисках собственного «я», – сокрушенно сказал низкий мужской голос. В ее, Настиной, голове.

– И… я правильно иду? – спросила она.

– Ну не знаю, это сложный философский вопрос…

– К черту философию! Я спрашиваю про Горгон. Я правильно иду? В их сторону?

– Вообще-то я не должен вмешиваться…

– Значит, правильно.

– Поясни свою глубокую мысль.

– Если бы я шла неправильно, ты бы тут не крутился. А раз ты снова пытаешься мне пудрить мозги, значит, я на верном пути.

– Прекрасно, – сказал Люциус. – И что же у тебя в школе было по логике?

– Ничего. Мы не учили логику.

– Оно и видно.

– Что тебе там еще видно, змеюка подколодная? – пробормотала Настя, продевая руку в лямку рюкзака. Люциус не ответил, Настя решила, что тот обиделся, и победно фыркнула, думая про себя, что не всякий способен задеть ангела за живое, а вот она…

Она резко повернулась, реагируя на шорох за спиной, сбрасывая только что надетый рюкзак и выдергивая пистолет…

Леший, сидя на корточках, с любопытством смотрел на эту суету. Это был другой леший, живой. Когда и откуда он появился, Настя даже представить не могла.

– Стоять! – сказала она, когда наконец разобралась с рюкзаком и пистолетом. – То есть сидеть!

– А я тебе не собака, – буркнул леший, но тем не менее сел на землю возле трупа и поправил защитного цвета кепку на своей голове. – Собаке своей так будешь указывать…

– Ты тут один?

– Где это тут?

– В лесу! – Голос дрожал, выдавая растерянность и страх, хотя пистолет-то был в руке не у лешего, а у Насти; однако оказалось, что оружие вовсе не избавляет от растерянности и страха.

– В лесу… – протянул леший. Он вообще говорил медленно, никуда не торопясь и как будто совсем не обращая внимания на пистолет в Настиной руке. – В лесу нас много. Скоро они подойдут, брательники мои. Познакомишься.

– У меня есть пистолет, – сказала Настя, стараясь подпустить в голос угрожающих ноток.

– Вот и молодца, – отозвался леший. – Еще б ты без стрелялки в наши края сунулась. И управляться с ним умеешь, да? Вон Антохе как засадила…

– Антохе? – она непроизвольно посмотрела на мертвеца. – Его звали…

– Антоха. Брательник мой.

– Правда? Я не знала…

– А если б знала, то чего? Дала б себе башку открутить? Нет уж, тут кто смел, тот и съел.

Настя не стала уточнять про «съел» – то ли это оборот речи, то ли местный обычай. Ее больше волновала другая фраза – насчет брательников, которые скоро подойдут.

– Значит, так, – сказала она, – сиди тут и не двигайся. А я пойду.

– Как скажешь, тетка, – ответил леший, спокойно глядя в пистолет и жуя травинку. – Только ты зря очкуешь…

– Чего я зря делаю?

– Боишься ты зря. Ты же Антохе дыру в башке сделала, обычай уважила?

– Ну.

– Он ведь первый стал руки распускать, так?

– Ну не я же.

– Тогда не суетись, тетка. Посиди, передохни. На поминках еще погуляешь…

Настя вспомнила, что именно, судя по рассказам Покровского, происходит на поминках у лесных жителей, и решила, что задерживаться не стоит.

– Мне некогда, – решительно сказала она. – Нужно идти. По делам.

– Пффф, – сказал леший. – По делам. Знаешь, тетка, будешь всю жизнь бегать по делам – никогда тела не нагуляешь. Так и останешься шкеляброй.

Настя застыла с открытым ртом. Так ее еще никогда в жизни не оскорбляли.

– Я не шкелябра.

Леший пожал плечами.

– И я не тетка.

– Именно что тетка. Городская, – сказал леший, вложив в эти слова смесь презрения и сочувствия, как к неизлечимо больному существу. – Только городские тетки вот так бегают сломя голову, вместо того чтоб дома сидеть, дитями заниматься, мужика обхаживать… Да у тебя и мужика-то, наверное, нету.

– Есть, – сказала Настя сквозь зубы, продолжая держать пистолет двумя руками и испытывая сильное искушение стрельнуть поверх головы этого наглеца, но постепенно склоняясь к другой идее. Еще более сумасшедшей.

– Я тут как раз по этому делу, – сказала она. – За мужиком пришла.

Леший почесался.

– У нас тут не базар, мужиками не торгуем. Базар и прочее непотребство – в городе.

– Мой мужик… – ее губы и язык не сразу осилили эту непривычную словесную конструкцию, – …он у Горгон.

– Ха! – вырвалось у лешего, и непонятно было, то ли это он так рассмеялся, то ли кашлянул, то ли выругался. То ли все сразу.

– Знаешь, где у вас тут Горгоны?

– Знаю…

– Проводишь меня туда?

– Ха… – Это было произнесено с задумчивостью. Одновременно леший яростно чесал коленку. – Проводить-то можно…

Настя ждала, что леший попросит о какой-то услуге взамен, и она не ошиблась.

– Ну, положим, я тебя провожу, – сказал деловито леший. – Положим, мужика своего у них заберешь и все такое… Только ты это… Баш на баш, услуга за услугу, идет?

– Смотря что за услуга, – поосторожничала Настя.

– Дело простое. И сдается мне, для тебя привычное…

Настя не сразу сообразила, какое же это дело, по мнению лешего, было ей привычным, но ей любезно пояснили:

– Короче, ты бы кокнула этих уродок, а?

– Кого?

– Горгон.

Настя молчала, и леший, наверное, решил, что она нуждается в каком-то объяснении; почесав в затылке, он выдал исчерпывающую причину, по которой сестрам Горгонам предлагалось завершить свое бренное существование:

– Они тут никому не нравятся.

– Хм, – понимающе отозвалась Настя.

– Какие-то они противные, – сказал леший, сунул палец в ухо и стал энергично прочищать слуховой канал. – У тебя ведь еще остались эти… патроны?

– Остались.

– Кроме тех, что на земле валяются?

Настя посмотрела себе под ноги и увидела там пистолетную обойму.

– Ой, – сказала она.

Леший немедленно отозвался на это «ой» складной матерной присказкой, на которую Настя никак не отреагировала, потому что до нее только что дошла простая и невозможная истина – она пять минут тыкала незаряженным пистолетом в лешего, который по всем моральным стандартам должен был желать ей смерти, ибо десять минут назад она лишила жизни брата этого лешего. Притом сама Настя не знала про незаряженный пистолет, а леший знал.