Сказки о рыбаках и рыбках - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Много… Ты даже по времени умеешь летать. Туда-сюда…
— Ну и что…
— Я… — По Стасику холодной судорогой прошла вдруг догадка. О том, что можно сделать. — Яш… А ты ведь можешь оказаться у нас, чтобы раньше… ну, год назад?
— Могу. По обратному темпоральному вектору… Ну и что?
— А сделать так… чтобы патроны у Юлия Генриховича оказались с плохим капсюлем. Чтобы осечка…
Яшка молчал.
— Или это очень трудно? — с упавшим настроением спросил Стасик.
— Конечно, трудно. Но не в том дело… Неизвестно ведь, что получится.
— Хуже-то все равно не получится!
Яшка ответил с непривычной, почти боязливой ноткой:
— Думаешь, я знаю, что такое Время? Никто не знает, даже самые мудрые шары… Конечно, можно замкнуть темпоральное кольцо. Но это локально… то есть на каком-то участке пространственной грани. И время будет бегать, как по кольцевым рельсам. Ну, помнишь, как паровозик в витрине?
Стасик помнил. Кивнул в темноте.
— …Только это ведь не все Время, не полное, — задумчиво рассказывал Яшка. — Понимаешь, это как если бы рельсы разложили на деревянной площадке, а площадку пустили в реку. И получится, что замкнутое в кольцо время поплывет в потоке общего Времени… И даже не общего. Река-то ведь движется вместе с Землей вокруг Солнца…
— А Солнце тоже куда-то летит… — вздохнул Стасик.
— Ну да!.. Вот видишь, какой сложный путь у паровозика. Кто его угадает?
— Значит, никак нельзя… чтобы патроны подменить…
— Нет, можно, наверно… Надо только посчитать… Ты полежи, потерпи…
И примолк Яшка, натянув до подбородка ветхое одеяло, и даже шевелиться перестал.
И Стасик притих. Ждал. Осторожно скребли по фанере набухшие гроздья рябины. Где-то гукнул ночной автомобиль (уж не та ли «бээмвэшка»?). Прогудела сирена баржи-самоходки у пристани… Луна двигала в темноте свои желто-зеленые пятна. Яшка почти не дышал. Может, уснул? А может… вообще унесся мыслями в свою звездную пирамиду?
Лунная полоса ползла по одеялу, добралась до Яшкиного подбородка, до губ. Губы шевельнулись:
— Можно, чтоб ружье не выстрелило… Только, наверно, лучше не будет.
— Почему не будет?
— Потому что тогда его… Юлия Генриховича… его в сорок девятом году арестуют. Это точно.
— Почему?
— Откуда я знаю? Такие уж у вас порядки.
— «У вас», — горько сказал Стасик.
— Не обижайся…
— Яш… Ну, пусть! Все-таки это лучше, чем помереть! Потом все равно его отпустят.
— Нет, он умрет в тюрьме… А сейчас он все равно бы не жил, а мучился от страха. И вас бы мучил…
— Яшка, ну все равно. Нельзя же, чтобы из-за этого…
— И маму твою тогда… тоже могут взять, — еле слышно сказал Яшка.
— За что?!
— Потому что жена… А тебя и Катю в детдома. В разные…
Стасик обмер. Яшка объяснил виновато:
— Я не только считал варианты. Я… просто посмотрел, как бы это было.
— Яш… А если совсем далеко уйти по времени назад? И сделать, чтобы вообще ничего такого не было на свете. Может, Гитлера убить, пока он еще молодой? Тогда бы войны не было и фашистов, и шпионов не стали бы искать и всяких врагов народа! И невиноватых не забирали бы в тюрьму!
— Думаешь, одного Гитлера пришлось бы убить для этого? — жестко, не по-мальчишечьи спросил Яшка.
— А кого еще?
— Многих… Если скажу, ты сейчас все равно не поверишь.
Стасик молчал. Не только от обиды. Еще и от догадок, которые хотелось прогнать. Яшка заговорил примирительно:
— С прошлым надо быть вообще осторожным… Твоя мама в двадцать четвертом году была в Москве и там случайно познакомилась с одним человеком. Столкнулись в толпе, мама сумочку уронила, а он поднял… И потом он сделался твоим отцом… А не упала бы сумочка, и тебя бы на свете никогда не было. Видишь, от каких паутинных тонкостей все зависит: сделал полшага в сторону, и потянулась другая цепочка.
— А ты сделай полшага не в сторону, а куда надо, — хмуро сказал Стасик. — А про меня не волнуйся. Пускай меня и не будет. Лишь бы всем другим людям было хорошо. — И перепуганно напрягся: а вдруг и правда он сейчас исчезнет?
— Храбрый какой, — тихо и необидно усмехнулся Яшка.
— Ну и храбрый…
— Ты-то храбрый, а я нет. И не хочу, чтобы тебя не было… И где что менять в жизни, я не знаю. Да еще и убивать кого-то… Надо, чтобы потом, в будущем, было хорошо, а что случилось раньше, лучше не трогать. Вдруг еще хуже станет?
— Но если рассчитать как следует!
— А кто рассчитает? Тут даже все взрослые не справятся — хоть люди, хоть шары. А я ведь еще не взрослый. Мальчик, как ты. Только ты мальчик среди людей, а я среди звезд.
Да, беседуя теперь с шарами, он продолжал ощущать себя мальчишкой. Обычным пацаном из Турени — с облезлыми от загара плечами, с кожурой от семечек подсолнуха в карманах. И в ответ на упреки научился говорить насупленно и с дурашливой ноткой: «Ну, а чё я такого сделал-то?» Так он чувствовал себя удобнее, привычнее. Защищеннее.
Вот и сейчас он видел себя в старой гостиной, где часы с кукушкой, люстра с подвесками и зеленая плюшевая мебель. Он сидел на диване, поджав ноги и привалившись к пухлому валику. Вот-вот ему скажут, чтобы не пачкал босыми ступнями диванную обивку и вообще сел как полагается. Но пока не сказано, Яшка не шевелился. Валик уютно вдавливался под локтем, шелковистый плюш приятно щекотал ноги. Яшка украдкой зевал.
Все было как всегда. Темно-красный шарик устроился с трубкой в качалке в дальнем углу. Красный шар — в обычном кресле. Большой Белый шар встал у окна. Тетушки-близнецы прямо и строго уселись рядышком на стульях. Сейчас начнется…
Но никто на этот раз не сказал «сядь как следует», и «заправь рубашку», и «опять у тебя колени как у негра и репьи в волосах». Большой Белый шар снял очки, потер ладонью глаза.
— Давайте, господа, говорить сегодня прямо и только по делу. Не надо воспитательных уловок и нотаций, все слишком серьезно… Белый шарик…
Яшка спустил ноги с дивана и сел прямее. Странно, так с ним еще не разговаривали…
— Белый шарик… Ты славный мальчик, храбрый мальчик. Но нельзя оставаться мальчиком дольше положенного срока. У людей это, может быть, и допустимо (хотя я сомневаюсь), а у шаров нельзя никак. Момент Возрастания откладывать очень опасно.
— Ну… а я чего? Я и не хочу откладывать…
— Не хочешь, голубчик, а делаешь все, чтобы Возрастание сорвалось, — кашляя, сказал в своем углу Темно-красный шарик. — Не ведаешь, что творишь…