Геносказка - Константин Соловьев

— Альвы собираются ввести ей неизвестное вещество. Возможно, это эксперимент какого-то рода. Но в таком случае я понимаю еще меньше. Серьезный эксперимент не терпит своевольства, плавающих параметров и допущений. Он проводится под строгим контролем, с фанатичным учетом даже малейших мелочей. Вручить двум квартеронам испытываемое вещество и отправить их в неизвестном направлении, на свой страх и риск искать целевой организм, чтобы его ввести, — это не то, что я привыкла называть экспериментом. Это… бессмыслица.

— Между нами пропасть, — напомнил Гензель. — То, что тебе кажется бессмыслицей, для них может иметь вполне практическое значение, разве не так? Просто ты не способна его осознать. По сравнению с альвами даже самая мудрая геноведьма кажется не умнее, чем свинопас, который пытается состязаться с ученым.

Он почти сразу пожалел о сказанном. Возможно, все это время ему подсознательно хотелось ее уколоть. По-детски отомстить за ее извечную насмешливость и снисходительность. Как будто геноведьмы умеют быть иными. За то, что втравила их обоих в эту безумную авантюру, не имеющую никаких шансов на успех.

Если так, это был лучший момент для укола. Невидимая броня Гретель была уязвима как никогда.

Но Гретель вдруг улыбнулась ему — обезоруживающе, по-детски. И Гензель ощутил, что злиться уже глупо и бессмысленно. Не было в ее взгляде никакой насмешливости и никакой снисходительности. Просто взгляд у нее был… Каким-то очень усталым и задумчивым. Не таким, какой бывает у младших сестер, ждущих от тебя опоры и защиты. Пожалуй, в нем было что-то от взгляда самого альва. Что? Отсвет знания, которым никогда и ни с кем не сможешь поделиться просто потому, что его никто не поймет?..

— Я не понимаю, — призналась она. — Не понимаю, зачем им гены принцессы Бланко. Они совершенно ничем не примечательны с научной точки зрения. С тем же успехом они могли бы вколоть свой экспериментальный препарат любой пастушке или горничной. Никакой разницы.

— Бланко Комо-ля-Ньев — особа королевских кровей! — возмутился Гензель, едва не оступившись. — Вторая по чистоте в правящей королевской династии!

— Ее кровь не так уж и чиста.

— Сотые доли процента брака. Конечно, бедняжка не может претендовать на истинную генетическую линию, как ее отец, но все-таки, согласись…

— Не сотые доли, — неожиданно произнесла Гретель, меланхолично изучая степь. — Вовсе не сотые доли, братец.

Он насторожился. Что-то в ее тоне ему не понравилось. По существу, он ничем не отличался от обычного ее тона, но Гензелю померещилось в нем что-то зловещее. Точно мелькнула в безоблачном небе крохотная серая тучка, тянущая за собой грозу…

— Постой-ка… Знаком мне этот голос, сестрица. Что-то ты недоговариваешь, ведь так?

Гретель пожала плечами. Лгать она не умела, поэтому никогда не лгала. К чему ложь, если достаточно просто не открывать правды?

— Ты переоцениваешь чистоту ее крови, — со вздохом сказала Гретель. — Как и многие королевские подданные. Иногда мне кажется, братец, что ни в одной науке нет столько иллюзорного и не соответствующего внешнему виду, сколько в геномагии. Здесь форма никогда не соответствует содержимому. За золотой шкурой почти всегда скрывается гниль, а самые румяные яблоки чаще всего ужасно кислы на вкус…

Гензель выразительно поморщился:

— Хочешь заговорить мне зубы? Нет уж. Наслушался. Ты не отвертишься от ответа, сестрица. Почему это принцесса недостаточно чиста для альвов, скажи на милость? Ты ведь не можешь знать ее генома!

— Нет. — Гретель отвернулась в сторону, разглядывая серые метелочки пшеницы на поле. — Но я знаю геном ее отца. Этого достаточно.

Пожалуй, если бы с неба спустилась дюжина альвов в сияющей золотой колеснице, запряженной единорогами, это и то не произвело бы большего впечатления. Гензель остановился — нога отказалась делать следующий шаг. Вслед за ним остановилась и безразличная к их разговору Хромонема.

— Ты сделала генетический анализ короля?!

— Да, — сказала она спокойно, таким тоном, каким обыкновенно говорят о вещах заурядных и ничуть не интересных. — Еще вчера, если хочешь знать.

Гензель только хватал ртом воздух, потрясенный.

Здравствуй, дорогой братец Гензель. Я сегодня вылечила двух человек от генетических пороков. А еще купила пирог с почками и новую расческу. Ах да, еще я сделала генетический анализ короля. Да, из-за него мы с тобой могли отправиться на виселицу, но так уж вышло.

Гензель поперхнулся, пытаясь сделать вдох. В этот раз это была не злость, это было потрясение.

— Глупая девчонка! — воскликнул он, хватаясь за голову, Хромонема удивленно скосила на него влажный грустный глаз. — Ты что?! Кого?.. Короля?! Геноведьма! Хворостина по тебе плачет!

— Не кричи, пожалуйста, — попросила Гретель, все еще разглядывающая поле с безучастным видом. — Знаешь, даже у пшеницы бывают уши. В прошлом году, когда мы были в Офире, я видела целое поле пшеницы с генетическим браком. На каждом колоске выросло по маленькому человеческому уху…

Сами собой клацнули акульи зубы — звук, от которого человек непривычный испугался бы до колик.

— Да к черту твои уши! Ты понимаешь, что натворила?! Да ты нас обоих под петлю подвела!

— Всего лишь сбор информации. Наука не может работать вслепую.

— А без головы наука работать может?! Стоит только кому-то заподозрить простолюдина в попытке взять генетическую пробу у его величества — не успеешь сказать «гемохроматоз», как очутишься на плахе! Никому не позволено лезть в королевский генокод!

Эта тирада не произвела на Гретель ровно никакого впечатления.

— Доступ к информации запрещают лишь в одном случае, братец. Когда эта информация может кому-то навредить. Тому, кто ею пользуется, или тому, кого она непосредственно касается. Ты ведь догадываешься, отчего во всех существующих королевствах под страхом смерти запрещено анализировать ДНК царствующей династии?

Гензель запнулся — как лошадь, наступившая в кротовью нору. Вопрос был нелепым, но, как и все вопросы Гретель, должен был заключать в себе какой-то подвох. Иначе не бывало.

— Это святотатство, — твердо сказал он. — Преступление против Человечества. Королевская кровь чиста, и лезть в нее грязными руками не нам, квартеронам!..

— Если бы королевская кровь была столь чиста, как об этом говорит Церковь, отчего бы королям бояться генетического анализа? Напротив, он был бы наилучшим доказательством этой самой гипотетической чистоты. Разве не так?

Отвечать на этот каверзный вопрос не хотелось. Вместо этого Гензель спросил сам:

— Тогда в чем смысл запрета, а, всемудрая геноведьма?

— Защитный механизм. Все монархи отчего-то боятся анализа своего генетического материала. И знаешь отчего? Оттого что слухи о его недостаточной чистоте очень часто… не слухи. Принцесса Бланко тому пример.