Хирург "на районе" - Дмитрий Правдин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И что же вы видите? Что-то не так? Я же вам объяснил, что селезенку спасти не удалось, но кусочек я вшил, будет новая развиваться!
— Я не об этом, не о селезенке! Убрали и бог с ней!
— А в чем тогда дело? Чем вы не довольны?
— Чем? — переспросила владелица бородавки. — А где золото? — ее искривленный артритом палец показал на лежащего на кровати мужа. — Где золотая цепочка, где золотая печатка, где золотое обручальное кольцо? Где все это, я вас спрашиваю? Утром, когда мой муж уходил из дома, все эти вещи были на нем, а теперь, после вашей операции, они пропали, и никто не знает, где они есть! — Лицо мадам Вайнштейн от негодования налилось краской и стало напоминать сморщенную свеклу, покрытую крупными пупырями. — Вы, как заведующий, можете мне ответить, где золото?
— Послушайте, я боролся за жизнь вашего мужа, а не приглядывал за его вещами. Мне не до того было!
— Не до того было ему! А вот чтоб было до того, я сейчас же вызываю милицию! Пусть они решают!
— Подождите, зачем милицию? Давайте сами разберемся.
— Я уже разобралась! Никто ничего не видел, никто ничего не знает! Пока вы там мылись, я уже собственное расследование провела!
— Я, между прочим, мылся потому, что, спасая вашего мужа, весь в его крови выпачкался!
— Да мне наплевать, в чем вы там выпачкались! Верните золото, а то я вас так замараю, ни одна химчистка не отчистит!
— Послушайте, я не видел никакого золота!
— Значит так, юноша, или вы возвращаете мне украденные вещи, или я вызываю милицию!
— А, вызывайте! Черт с вами! — махнул я рукой.
Мне этот спектакль напомнил один известный анекдот, когда вечером к мужику, спасшему накануне тонувшего в реке еврейского мальчика, пришли домой его родственники и спросили: «Вы спасли нашего мальчика?» — «Я, но не стоит благодарностей!» — «Какие благодарности? Где его шапочка?»
Приехал майор милиции, приказал никому не отлучаться и предложил добровольно сдать украденное, мол, тогда ничего не будет.
— Майор, вы в самом деле думаете, что кто-то из нас взял это паршивое золото? — спросил я.
— Это, как вы сказали, паршивое золото стоит больше, чем вся ваша зарплата за двадцать лет работы хирургом. Это очень старинная работа, фамильная драгоценность, можно сказать, передается из поколения в поколение, — ледяным тоном пояснила Циля Моисеевна.
— Ничего я пока не думаю, — ответил майор. — Я делаю свою работу, а следствие покажет.
— Да это же глупость — красть в отделении, — возмутился я. — У нас сроду краж не было!
— Да у вас тут проходной двор! — скривилась жена Вайнштейна. — Вас вынесут, никто не обратит внимание!
Циля Моисеевна, победно задрав бородавку вверх, прохаживалась по коридору. Было видно, что судьба золота ее волнует куда больше, чем жизнь мужа.
В моей душе все кипело, мне хотелось придушить эту дамочку. Я только что выполнил сложную операцию, спас жизнь! А мне вместо благодарности вменяют кражу, и еще собираются обыскивать!
— А вы еще в душе посмотрите! — внезапно заговорила с майором потерпевшая. — Я видела, — она кивнула в мою сторону, — как вон тот в душ сразу после операции рванул, может, он там чего спрятал!
— Побойтесь Бога! — вскричал я. — Что я там прятал? Я кровь вашего мужа с себя смывал!
— А вы все-таки посмотрите, товарищ майор, посмотрите! — продолжала Циля Моисеевна. — Видите, как орет? Значит, точно там спрятал!
— Где у вас душ? — спросил следователь.
— Вы что, серьезно думаете, что я украл золото, снял его на операционном столе, а после заныкал в душевой?
— Я ничего не думаю, я проверяю версии.
До душа опергруппа так и не добралась и нас не успела обыскать, так как весь этот балаган прервал плотный мужик, похожий на актера кино Армена Джигарханяна.
— Эй, не подскажите, к вам мужчину сегодня сбитого машиной доставили, можно про него узнать? — спросил посетитель.
— А вы кто будете? — спросил Иван, оказавшись ближе всего к незнакомцу.
— Да, понимаете, я тот водитель, что привез его сегодня утром, — ответил «Джигарханян».
— И что вы хотите?
— Хочу золото отдать, тут у меня печатка, цепочка и обручальное кольцо.
— А как оно к вам попало? — заинтересовался майор.
— Так это, еще на месте происшествия, этот, которого сбили, сам попросил.
— Что попросил? — не понял майор.
— Ну, попросил снять с него золото и взять себе, он еще в сознании был. Говорит, возьми золото, потом отдашь, а то мне плохо, сознание потеряю, и украдут под шумок.
— А почему сразу не отдал?
— Да я хотел, но меня ваши коллеги сразу задержали и на допрос увезли, только сейчас отпустили. Ну я сразу к нему! Вот золото! — Мужик вытащил изделия из кармана и передал майору. — Да вы у него сами спросите, он подтвердит!
— Это ваше? — грозно спросил майор у Цили Моисеевны.
— Наше! — расцвела мегера.
— Проверьте, все на месте?
— Да, все! Все на месте! Какая радость! Но вы его не отпускайте, надо дождаться, пока Семен Абрамович в себя придет, только если подтвердит, что сам этому типу золото отдал, тогда и отпускайте!
— Кто это «тип»? — стал возмущаться «Джигарханян». — Я им золото привез, а они подозрения какие-то нехорошие имеют!
— Да, Циля Моисеевна, вы еще раз проверьте, может, там еще и крест грамм на пятьсот был? — предложил я.
— Вы не ерничайте! Каждый человек ошибиться может! А креста там быть не могло, по определению, мы другой веры.
— Там послеоперационный больной проснулся, хочет пить, — сообщила постовая медсестра.
Очнувшийся от наркоза Семен Абрамович подтвердил, что действительно он сам попросил водителя, похожего на Джигарханяна, сохранить его богатство. Милиция принесла свои извинения и покинула отделение, мадам Вайнштейн отправилась домой прятать золото. Даже не взглянула в мою сторону.
Утром я передал вчерашнего пациента доктору Ветрову:
— Юра, после того, что вчера произошло, я его больше лечить не могу. Не дай бог какие осложнения возникнут, с живого кожу снимут! Так что давай, доведи до ума, я всегда рядом буду.
— Да без проблем, Дмитрий Андреевич, а если осложнения возникнут, то они с меня кожу снимать будут?
— Лечи так, чтоб не возникли!
Семен Моисеевич поправился удивительно быстро. После аутолиентрансплантации у большинства больных повышается температура до 38 градусов и держится так дней десять, но он «проскочил».
Когда Вайнштейн выписывался, то подошел и спросил у меня: