Румянцевский сквер - Евгений Войскунский

Цыпин, прихватив палку, захромал следом за Трушковым, который жил в том же доме, этажом ниже. Молодые, деловито переговариваясь, освобождали телевизор от упаковки.

Момент был подходящий.

— Костя, зайди на минутку, — позвал Колчанов.

Костя вошел в кухню, весело взглянул на него:

— Чего, дядь Вить?

— Ты слыхал, — в упор спросил Колчанов, — что Лёню Гольдберга избили до полусмерти и ограбили?

— Нет. — Улыбка слетела с Костиного лица. Взгляд стал настороженным. — Не слыхал. А почему вы спрашиваете?

— Подозрение есть. На тебя и твоих дружков.

— Чиво-о? — Костя вытянул шею, сощурил глаза, всматриваясь в Колчанова так, словно не он сидел перед пустыми бутылками, а черт знает кто, может, и сам черт. — Какие такие подозрения?

— Костя! — позвала из комнаты Лена. — Ну, чего ты там?

— Обожди! — мотнул Костя головой в ее сторону. — Дядя Вить, я, конечно, извиняюсь, но вы это спьяну, да?

— Если бы спьяну. Ты просил у Лёни денег взаймы?

— Ну и что? Я спросил, он отказал. А что — нельзя спросить?

— К Владу Масловскому в кафе приходили двое, требовали денег. Это не твои ли были друзья, Трушковы?

— Ничего не знаю! — выкрикнул Костя. — Кто куда приходил — при чем тут я?

Застучали палочки занавески, в кухню вошел Цыпин.

— Ты чего раскричался? — спросил, ставя на стол бутылку «Московской».

— А чего он ко мне привязался? — Костю было не узнать: лицо побагровело, губы прыгали. — Лёньку Го-гольдберга огра-грабили, а он мне до-допрос делает!

— Как понимать? — Цыпин уставился на Колчанова.

— Вот я и хочу понять, — ответил тот, сдерживая раздражение, — почему подозрение есть на Костю и молодых Трушковых. Их машину засекли, номер 92–24, возле кафе. Это их номер?

— Знать ни-ничего не знаю! — заорал Костя. — Я за братьев не отвечаю!

Тут и Лена появилась в кухне, руки уперла в широкие бока, всем видом выражая готовность броситься в бой за мужа.

— Костя, успокойся, — сказал Колчанов. — Я тебя не обвиняю, а хочу предупредить…

— Идите со своими пре-препреждениями знаете куда!

— Ты как смеешь? — крикнул Цыпин. — Как смеешь, само, фронтовика посылать?

— Фронтовика! — бушевал Костя. В уголках губ у него вскипела пена. — Ну и что — фро-ронтовика? Вам чего дали за вашу победу? Дырку от бублика! А нам что от вас до-досталось?

Лена схватила его за руку:

— А ну, пойдем! Чего ты с ними связался…

— По-победители! — Костя вырвал руку. — Уж лучше вы поддались бы Гитлеру! Вон как нем-немцы живут! И мы бы так теперь жили!

— Как смеешь! — Цыпин грозно двинулся к сыну, занося палку.

Колчанов перехватил его, остановил. Резко кинул Косте:

— Олух! Тебя немецкий барин порол бы на конюшне! Ты что, Толя? — Он опустил вдруг обмякшего в его руках Цыпина на табурет. — Сердце, да? Сейчас… — Вынул из кармана пиджака стеклянную трубочку с нитроглицерином, сунул белую горошину Цыпину в рот. — Под язык ее!

Цыпин, с поникшей головой, потирал ладонью грудь и бормотал что-то. Костя смотрел на него остановившимися глазами.

Перед каменным сараем с белой вывеской «Автосервис» двое рабочих в оранжевых жилетах клали лопатами дымящийся асфальт, а третий разъезжал взад-вперед на грохочущем катке. Пришлось Косте Цыпину обогнуть сарай и войти через пристройку у его задней стены.

В сарае было холодно, но уже стоял в углу котел автономного обогрева, и братья Трушковы возились с трубами. Валера держал, а старший, Саня, закрыв лицо щитком, сваривал стыки. Автосварка рассыпала веселые голубые искры, обещала скорое тепло.

— Ну что, купил ящик? — крикнул Валера Косте. — Давай-ка держи трубу. Тяжелая!

— Братцы, плохая новость, — сказал Костя.

Саня Трушков доварил шов и поднял щиток на голову. Голова у него была с глубокими залысинами, тронутая ранней сединой, а глаза — темные и узко посаженные, как у Валеры, только без злости, а скорей — угрюмоватые. Саня был на семь лет старше брата и, в отличие от него, шустрого и порывистого, имел в своей натуре задумчивость.

Жизнь не баловала Саню. В ранней юности связался с дурной компанией и угодил на два года в исправительную колонию. Потом была армия. Саня выучился на водителя БМП и принял участие в августовском походе в Чехословакию. Так-то ничего, стрельбы особой не было, и их, советских солдат, даже послали помогать чехам убирать урожай хмеля, — но чехов, с ихней неприязнью, Саня Трушков невзлюбил. Ему и вообще-то не нравилось, когда от него нос воротили. А тут… Папаше в 45-м «Наздар!» кричали, а ему — «Уходи!». Кому это понравится?..

Другое дело — пиво. У чехов оно хорошее, даже очень. В любом государстве, наверное, так: плохое перемешано с хорошим.

После дембеля Саня пошел по автомобильному делу: водил грузовую машину, потом устроился на автобазу по слесарной части и тут, с золотыми своими руками, достиг того, чего больше всего желал, — уважения. Ломоносовские автолюбители именно к нему стремились поставить на ремонт свои машины. Само собой, Саня брал сверх официально оформленного платежа. И завелись у него на сберкнижках серьезные «бабки». Саня купил кооперативную квартиру, в каковой и поселился с молодой женой Лизой и ее сыном от первого, неудачного брака. Тут родился у них общий ребенок, тоже мальчик. Позже приобрел Саня машину «Жигули». И можно было бы признать, что жизнь у него наступила очень хорошая — если б не сорвался в запой. Дружки подкатились, подольстили, а на уважение, как уже сказано, Саня был падок. И пошло-поехало. Выпадали и таяли снега — и так же было и с деньгами. Лиза плакала на широкой груди Алены Прокофьевны, свекрови, жаловалась, что сил нету терпеть Санино пьянство (он ведь, бывало, и поколачивал ее). Родительские внушения, однако, действовали плохо.

Но вот выявилась на автобазе крупная недостача запчастей, и замаячил перед Саней и его дружками суд. Отмазаться удалось за большие бабки. Тогда-то, обнищав, Саня и впал в задумчивость. Началась между тем перестройка, и учуял Саня в ее громком движении новый шанс для своей жизни. Тут и Валера, младший братец, отвоевал в Афгане и возвратился домой. И родители, оторвав от своего достатка, выдали дорогим чадам солидный куш на собственное дело, родившееся из Саниной задумчивости, — автосервис.

— Ну? — сказал Саня. — Что случилось?

Костя выпалил то, что узнал от Колчанова.

— Подозрение… — Саня поднял бровь, обдумывая новость. — Ну, мало ли… Подозрение не доказательство.

— Кто-то опознал машину, как мы возле кафе стояли. И номер запомнил.

— Ну и что, если машина стояла? Там и другие стояли.