Грипп. В поисках смертельного вируса - Джина Колата

Но есть и другое объяснение, которое он считает менее вероятным, но в то же время не имеет пока оснований списывать его со счетов. Вполне возможно, что обитатели планеты 1918 года проявили необычную иммунологическую реакцию на грипп, которая была вызвана разнообразными более ранними вирусами инфлюэнцы. В особенности эпидемией 1890 года, случившейся за двадцать восемь лет до того.

Что, если младенцы и дети, подвергшиеся воздействию гриппа 1890 года, выработали в результате чрезмерное количество антител? – задается вопросом Таубенбергер. А у вируса гриппа 1918 года имелись схожие поверхностные протеины, и потому антитела против гриппа 1890 года с яростью обрушились на вирус образца 1918 года. Если произошло нечто подобное, то уже не вирус гриппа, а само по себе воздействие иммунной системы могло приводить к смерти. Чрезмерно активно реагируя на вирус 1918 года, целые армии белых кровяных телец и содержащих их жидкостей спешили заполнить легкие пациентов. Вот в таком случае чем здоровее был человек, чем активнее работала его иммунная система, с тем большей вероятностью он мог погибнуть, заразившись гриппом 1918 года.

Если верна эта гипотеза, говорит Таубенбергер, то смертоносный эффект гриппа объяснялся не какими-то особыми свойствами вируса, а тем, что он нагрянул в самое неподходящее время. Но опять-таки, добавляет он, «единст венным способом проверить эту теорию остается возможность выделить вирус 1890 года». И с надеждой снова устремляет свои помыслы к хранилищу Армейского института патологии.

В известном смысле ситуация сложилась тупиковая. Ученым вроде бы удалось схватить массового убийцу – вирус гриппа 1918 года. Но ими до сих пор не обнаружено орудие убийств.

«Мы определенно установили личность подозреваемого, но еще не выяснили, каким образом он совершал убийства», – говорит Таубенбергер.

Если бы речь шла о детективном романе, улики указали бы на преступника, а тот признался бы, где спрятал оружие. Но мы говорим о науке, а в ней далеко не всегда все просто и ясно. Напротив, порой чем больше улик собирают ученые, тем больше возникает вопросов, на которые нужно искать ответы.

Впрочем, так ли уж для нас важно, будет найдено орудие убийства или нет? Медицина наших дней дала в руки врачей средства борьбы со смертоносными эпидемиями, каких не существовало в 1918 году. Мы имеем теперь антибиотики, которые справятся с бактериями, вызывавшими тогда пневмонию, поражавшую легкие жертв гриппа, слишком обессиленных, чтобы им сопротивляться. А значит, никогда не повторится ситуация, когда множество молодых людей умирали от бактериальной инфекции, которая становилась последствием воздействия вируса гриппа. И уже существуют медикаменты, сдерживающие развитие некоторых видов инфлюэнцы и, вероятно, способные смягчить воздействие по-настоящему опасных вирусов. Имея же выделенный ген геммаглютинина гриппа 1918 года, фармакологические компании обладают возможностью произвести вакцину против него, если он непостижимым путем вдруг вернется.

И все же у нас нет повода для особого благодушия.

Станет ли новый грипп-убийца всего лишь копией гриппа 1918 года? Или же та пандемия всего лишь показала нам, что может произойти, если нарождается штамм гриппа, идеально приспособленный для уничтожения людей? И не окажется ли следующий ужасный вирус чем-то абсолютно новым, хотя и столь же совершенным в своей убийственной силе?

Джеффри Таубенбергер принадлежит к числу ученых, которые считают, что никто не в состоянии предсказать, каким будет следующий смертоносный вирус гриппа. А потому все наши надежды должны быть связаны с четкой системой слежения, которая вовремя заметит появление жестокого чудовища, чей час прихода вот-вот может наступить.

Возможно, после того как какой-нибудь китайский мальчик всего лишь поиграл с птичкой, он выпустил на свободу новый убийственный грипп. Или вообразите, что прямо сейчас, когда вы читаете эти строки, молодой мужчина или юная девушка заразились двумя штаммами гриппа одновременно. И они сплелись воедино в инфицированных легких, меняя структуру своих генов. А в результате в этом «ведьмовском котле» возникнет новый вирус, который, подобно вирусу 1918 года, окажется идеальным средством уничтожения людей.

И пока мы все чаще относимся к гриппу легкомысленно, считая его всего лишь досадным недомоганием, новая напасть, возможно, собирается с силами, чтобы атаковать нас. Но хочется верить, что и мы теперь находимся во всеоружии и научились лучше понимать события прошлого, чтобы благополучно пережить следующую пандемию.

Момент подлинного триумфа наступил для Джеффри Таубенбергера 6 октября 2005 года, то есть через десять лет после того, как ему впервые пришло в голову пуститься на поиски следов вируса гриппа, который свирепствовал в мире в 1918 году. В тот день сразу два ведущих научных журнала – «Сайенс» и «Нейчер» – вышли с публикациями, ознаменовавшими итог проделанного им невероятно долгого пути. Статья в «Нейчер» информировала, что Таубенбергер и его группа получили целостную картину генетической структуры вируса гриппа 1918 года. А «Сайенс» сообщал и вовсе сенсационную новость о том, что Таубенбергеру совместно с коллегами удалось в надлежащим образом оборудованной лаборатории Центра по контролю заболеваемости и профилактике воссоздать этот вирус и даже заразить им мышей, а также клетки человеческих легких, выращенные в чашках Петри.

Преодолев все препятствия, Таубенбергер добился огромного успеха. Впервые в истории он сумел возродить к жизни вирус, давно считавшийся безвозвратно ушедшим. И его достижения оказались как нельзя более своевременными. В мире росла обеспокоенность новой вспышкой птичьего гриппа, подобного тому, что наблюдался в Гонконге в 1997 году. Общественность и некоторые политики уже начинали понемногу впадать в панику. К осени 2005 года по меньшей мере 116 человек числились инфицированными различными штаммами вируса H5N1 и 60 уже умерли. Перелетные птицы занесли вирус не только в Азию, но и в Европу, и он уже проявился в одиннадцати странах. По счастью, эти вирусы птичьего гриппа не претерпели самой важной генетической трансформации, которая бы позволила инфекции передаваться от человека к человеку. Почти все заболевшие подхватили вирус напрямую от куриц, уток или других пернатых, но не распространили инфекцию среди окружавших их людей. Между тем азиатские птицы были разносчиками буквально сотен разновидностей гриппа H5N1. Наиболее насущной проблемой стало определение, каких из этих вирусов следует опасаться людям в первую очередь и как распознать момент, когда начнется их передача от человека к человеку еще до начала пандемии, остановить которую уже будет невозможно. Все надеялись, что вирус гриппа 1918 года даст ответы на эти вопросы.

И он действительно мог помочь определить признаки опасности и, как выразился Таубенбергер, составить реестр генетических изменений, которые должен был претерпеть птичий грипп, чтобы вылиться в пандемию. С его помощью ученые могли попытаться разработать средства защиты, а если повезет, то и обнаружить ахиллесову пяту заболевания, так и не дав ему возможности продолжать инфицировать людей.

Путь к тому октябрьскому дню оказался действительно долгим и тернистым, а по временам затеянный Таубенбергером проект представлялся совершенно безнадежным предприятием. Сейчас он уже совершенно спокойно признает, что его бравада бывала во многом напускной, а сам он часто сомневался, сможет ли хотя бы выстроить полную генетическую структуру вируса 1918 года.

Мысленно он постоянно возвращается в 1996 год, когда они с Энн Рейд впервые обнаружили мельчайшие частички вируса, сохранившиеся в кусках воска с тканями легких солдата, который умер в 1918 году в Южной Каролине. Материала для исследования оказалось так мало, а вирус распался на такие крохотные фрагменты, что у них невольно возникало опасение исчерпать запас тканей, так и не сумев выловить из них все гены вируса. Таубенбергер лишь слегка приободрился, когда нашел вирус в образцах тканей легких еще одного военнослужащего. Но настоящим прорывом стала экспедиция, предпринятая Йоханом Хултином на Аляску, где он обнаружил страдавшую от ожирения женщину, похороненную в вечной мерзлоте, в легких которой все еще содержался вирус 1918 года. «Он тогда привез едва ли не все ее легкое целиком», – вспоминает Таубенбергер. И хотя гены вируса в теле женщины оказались повреждены даже сильнее, чем в тканях солдат, они получили в сотни раз больше материала для дальнейшей работы. А это означало, что теперь у Таубенбергера появилась возможность по крайней мере попытаться решить поставленную перед собой задачу.